Иван Курчавов - Цветы и железо

До взрыва оставалось три минуты. Две минуты… Одна…

Сейчас прозвучит на весь Шелонск могучий взрыв. Где-то ждет его Петр Петрович… А Таня, вероятно, уже далеко… Еще несколько секунд — и кинотеатр взлетит на воздух. Это будет как бы салютом в честь павших советских воинов — завтра годовщина нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Он, этот взрыв, прозвучит салютом и в честь живущих, борющихся за великую победу…

Как медленно течет время! Какой длинной может быть минута!

Но что это? Стрелка уже проскочила заветную точку, а взрыва нет. А стрелка идет и идет… В чем дело? Может быть, обнаружили? Да кто может обнаружить, когда все находятся в кино и гогочут от восторга.

Пять минут прошло сверх нормы…

А в городе тихо. Только по-прежнему где-то наигрывает оркестр.

Времени на размышление не остается: минут через двадцать окончится сеанс. Что же произошло? Все шло так удачно: механик, к счастью, даже не пригласил его в будку перематывать ленту, а поручил достать побольше самогону… Никто за ним не следил…

Когда Сашок подошел к кинотеатру, времени до конца сеанса оставалось минут пятнадцать. Что же могло случиться с ходиками? Может, не зацепилась стрелка за выступ, на котором должно произойти замыкание? Или не сработала взрывчатка? Или оборвались провода, идущие к толу? Как все это проверить? Только в помещении!.. Второго такого случая для взрыва уже не представится. Завтра его наверняка выселят из помещения кинотеатра и, возможно, снова запрячут в лагерь военнопленных. Надо рисковать…

Часовой, проверив документы, пропустил Сашка в помещение. С независимым видом шел он в комнату; из зала доносился захлебывающийся женский смех — героиня фильма чему-то радовалась. Ее смех прерывался ржанием эсэсовцев.

А ходики? Они отстали на добрых полчаса. Подвела лишняя нагрузка: минутная стрелка тащила за собой провод. Взрыв мог произойти, но когда? Через час, когда окончится сеанс и эсэсовцы разойдутся по домам.

Сашок посмотрел на часы. Оставалось минут пять, а может, и меньше.

«Надо стрелки поставить так, чтобы взрыв грохнул минут через пять-шесть, — решил. Сашок. — Я уйти успею, а они все тут останутся!»

Он взялся за стрелку и хотел ее подвести, но дверь распахнулась, и на пороге показался разгоряченный в душной кинобудке механик. Почему он появился, что он хотел сказать или сделать? Взглянул на Сашка, на ходики… Сашок, стараясь быть спокойным, посмотрел на свои часы и со словами: «Отстали немного» — начал подводить стрелки ходиков, за стрелкой потянулся тонкий, почти незаметный проводок. Мысли Сашка работали лихорадочно быстро: «Только бы подвести стрелку!»

Механик рванулся к Сашку, толкнул его. Рука у Сашка дрогнула, стрелки соединились. И тогда глухой взрыв оборвал музыку. Стены покачнулись и стали медленно оседать.

Это было последнее, что услышал и увидел в своей жизни двадцатилетний Сашок — Александр Иванович Щеголев.

Ночь для Петра Петровича была тревожной. Одолевали сны один другого кошмарнее. Калачников встал с постели, бродил по комнате, представляя себе все то, что должно произойти в ближайшие сутки. Афиша о предстоящем боевике меняла положение дела. Если осуществится взрыв, вряд ли тогда нужен митинг у рва: гитлеровцам будет не до фарса. После взрыва оставаться в городе нельзя. Если Мизель и Хельман по счастливой случайности уцелеют, они прежде всего арестуют Калачникова: Сашок жил у него до перехода в кинотеатр. Из города Петр Петрович может уйти: пропуск, подписанный комендантом, давал ему право бывать на огородах за чертой города.

А до взрыва покидать город нельзя: спохватятся Мизели и Хельман, поймут, что Калачников сбежал, тогда и Сашку будет плохо, и Таня попадется. После взрыва, пожалуйста: паника будет такая, что легко можно выбраться из Шелонска…

Утром явился Отто. Он был в походном снаряжении, побрит, больше обычного возбужден.

— Пришел проститься, — сказал Отто, — уезжаю.

— Куда? — удивился Калачников. — На фронт.

— Но вы же инвалид!

— Какая разница? Пуле безразлично, кого убивать — со здоровой или больной ногой.

— А вы предполагали, что Хельман не решится на это.

— Приказ. Нас сменяют эти жеребцы-эсэсовцы.

— Вот как!

Отто постоял в раздумье, что-то намереваясь сказать и не решаясь. Он подошел ближе к Калачникову.

— Профессор, вы можете не говорить мне ни да ни нет, — голос у него сорвался. Отто помолчал. — Слушайте и не отвечайте. Мне с самого начала казалось, что вы немного странный и загадочный человек. Но что вы — обязательно порядочный, что вы стали работать у Хельмана потому, что хотели нанести больший вред врагам вашего народа. Я очень рад, что мои первые предположения оказались верными. Не отвечайте, не надо, профессор. Так лучше. Я сейчас вам говорю об этом потому, что мне уже нечего терять.