Федор Галкин: За рычагами танка

Через два дня во время очередного обхода к Рагозину зашел начальник госпиталя вместе с Софьей Давыдовной.

— Как дела, танкист? — спросил полковник Будников.

— Хвалиться не буду, товарищ полковник: второй раз резали, боюсь, что не последний. Говорят, кость не заживает, а мне все кажется, что нога-то целая. Встану утром, будто и коленка сгибается и пальцы шевелятся, только почему-то очень чешутся. А попытаюсь почесать — на пустоту натыкаюсь, и снова голова кругом…

— Э! Да ты, я вижу, нос опускать начинаешь, духом падать. Для такой мужественной военной профессии, как танкист, разве это похвально?

Рагозин замолчал, насупившись.

Будников и Софья Давыдовна долго осматривали культю, потом, откинув привычным движением руки прядь волос, нависшую на лоб, хирург сказала то ли вопросительно, то ли утвердительно:

— Остеомиелит…

Софья Давыдовна, к сожалению, оказалась права, и кость не заживала. Не только этой, но и несколькими последующими операциями ограничиться не удалось. Шесть операций, каждая из которых укорачивала культю на несколько сантиметров, не дали положительных результатов. Кость не заживала.

Поистине нужно было Рагозину обладать неизмеримым запасом моральной стойкости и физических сил, чтобы не сломиться, не пасть окончательно духом и еще и еще ложиться на операционный стол, каждый раз веря, что это последняя, завершающая операция.

Было и еще одно подтверждение несгибаемой духовной силы коммуниста Ивана Рагозина: несмотря на предельную физическую усталость от многих операций, он ни на один день не переставал интересоваться ходом событий на фронте. Он радовался, когда из сводки Совинформбюро узнал, что войска его армии снова блестяще выполнили боевую задачу. Его товарищи вышли к берегам Балтики, отрезав крупную восточно-прусскую группировку гитлеровцев от Померании, и это придавало ему новые силы.

Не довелось Рагозину разделить ликование советского народа по случаю победы и полной безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии: 8 мая, когда все уже с часа на час ждали правительственного сообщения, Рагозин в седьмой раз лег на операционный стол. На этот раз силы его сдали. Лежа на операционном столе, он вдруг почувствовал, что потолок комнаты поплыл кругом. Голова отяжелела, словно налилась свинцом. Конца операции он уже не чувствовал, впав в глубокое обморочное состояние. Под постоянным врачебным надзором его поместили в отдельную палату.

Рагозин пришел в сознание лишь через два дня. Врачи, зная, что это будет для него лучшим лекарством, сообщили радостную весть о победе. Он встретил ее, против ожиданий, спокойно, как само собой разумеющееся, лишь только сказал:

— Жаль, не удалось штурмовать Берлин. Семь тысяч километров прошел я за рычагами танка, а каких-то полтысячи до победы не дотянул. Жаль!

Через несколько дней после тщательного осмотра врачи сообщили, что кость наконец-то стала заживать.

— Плохая культя, Ванюша, но небезнадежная, — успокаивающе сказала Софья Давыдовна, осматривая Рагозина. — Скоро начнем учиться ходить. До полного выздоровления мы тебя отсюда не выпустим.

Начались тягостные дни заживления раны. Скучные и однообразные. Одно утешало Рагозина: больше резать не будут.

Люди в палате стали чаще меняться. Из числа выздоравливающих большинство комиссовалось и отправлялось на родину с той или иной группой инвалидности. Другие направлялись в резервные части или в свои соединения. На места выбывших прибывали другие из полевых госпиталей.

Жаль Рагозину было расставаться с комсомольским работником Николаем Бережным — соседом слева. Более трех месяцев соседства сблизили их. Николай в тяжелые минуты поддерживал Ивана, подбадривал. При выписке из госпиталя, прежде чем попрощаться, Николай долго беседовал с Иваном:

— Ты, Иван, прошел необычный жизненный путь. Сам, собственными силами вскарабкался на трудовую лестницу, с трудом одолевая каждую ступеньку. При защите Родины вышел в число лучших солдат. Не всякому такая честь. Так что держи эту позицию и дальше. Не скисни, не надломись. Стать полезным обществу будет зависеть от тебя, от твоего упорства. Расслабишься, повесишь голову — покатишься вниз. Мне кажется, твой ближайший путь — учеба. По твоей же специальности. Ну, прощай, Ваня, будь счастлив, — сказал он на прощание, по-братски поцеловав Рагозина.

Пожилой артиллерист, земляк Николая, выписался несколько позднее. Он уже ходил без костылей и не меньше Николая старался подбодрить Рагозина. Комиссия списала его «по чистой», а он мечтал снова о своей шахте, о своей врубовой.