Анатолий Полянский - Война - судья жестокий

Сперва я работал в ротной канцелярии, но там постоянно толкались взводные, старшина, каптерщик и всякие пришлые офицеры. Это мешало, трудно было сосредоточиться. И когда я пожаловался ротному, он сказал:

— Давай-ка я тебя, Иванцов, к себе на квартиру отправлять буду. Там тихо. Жена не помешает.

Так я попал в дом Боярышниковых и впервые увидел Надин. Но это особая история…

Наше знакомство с капитаном Шелестом произошло уже после отбытия высокого начальства. Из канцелярии роты поспешно вымелась постоянно ошивающаяся тут шатия-братия. Последним, собрав письменные принадлежности, покинул любимые апартаменты Дылда — так за высоченный рост прозвали ротного писаря ефрейтора Олега Хвороста. Он был худющий и костлявый, нагибаясь поднять что-либо с пола, складывался как бы пополам. Канцелярия днем была постоянным местом его пребывания. Под видом составления расписания занятий и прочих бумаг Хворост увиливал от уроков по строевой, физической и тактической подготовке. Только на стрельбище, прыжки с парашютом и полосу препятствий Боярышников выгонял его, неизменно повторяя: «Писарь тоже десантник».

— Повезло тебе, Иванцов, — шепнул мне перед уходом Дылда, выразительно подмигнув. — Хоть несколько дней покантуешься без занятий и строгого начальственного ока.

Шелест протянул мне руку и сказал:

— Будем знакомы. Тебя как зовут? Костя?.. А меня, как ты, наверное, уже слышал, Николаем Николаевичем. Так и будем общаться друг с другом.

Капитан был невысок ростом и узковат в плечах. Ни мощных бицепсов, ни пудовых кулаков не имел, зато лицо было выразительным. Высокий покатый лоб венчала шапка смолистых кудрей, непокорно выбивающихся из-под фуражки. Большие карие глаза с огоньком обрамляли пушистые, как у девушки, ресницы. Губы полные, красиво очерченные, мягкий подбородок. У баб он наверняка пользовался бешеным успехом, хотя, как я позже выяснил, оставался холостяком, точнее — разведенным. Да и прожил-то с женой, признался потом Шелест, всего три месяца, после чего разбежались в разные стороны навсегда. Спустя некоторое время, получше его узнав, я, кажется, понял почему. Капитан был слишком увлечен работой, мог сутками пропадать на службе, а это редко какой жене может понравиться.

Следователь присел на топчан, стоящий в углу. Его где-то раздобыл старшина, торжественно водворил в канцелярию для антуража и отдыха командира. Боярышников действительно спал на топчане, когда заступал в наряд дежурным по полку. Ему было положено четыре часа ночного отдыха.

— Что ты, Костя, обо всем этом думаешь? — спросил Шелест, жестом приглашая сесть на стул.

— Скверная история, — пожал я плечами.

— Слабо сказано. Паскудная! Убить своего брата-солдата — преступление, которому нет и не может быть оправдания! — жестко проговорил капитан и, помолчав, поинтересовался, что за человек был Вышневец.

— Да как вам сказать, товарищ капитан… — раздумчиво протянул я и тут же спохватился: — Виноват, Николай Николаевич!..

— Ничего, привыкнешь, — улыбнулся он. — Продолжай.

— Скрытный был очень, весь в себе. Ни с кем секретами не делился. Я знаю, что Валет — так мы его прозвали за любовь к карточной игре на интерес — сидел вроде бы за разбой.

— Друзья у него были?

— Практически нет. Только Букета он считал как бы своим.

— Кто такой?

— Я говорю о рядовом Виталии Букетове. Он тоже из этих… из бывших осужденных.

— За что отбывал наказание?

— Говорит, что за девчонок вступился. К ним парни пьяные приставали, а он боксер. Вот и отправил двоих в нокдаун. Одному челюсть сломал, другому пару ребер. За это и упекли.

— Ты ему веришь?

— Да, товарищ… Николай Николаевич.

— Вот давай с него и начнем. Зови.

Увы, допрос Букета, как и других солдат взвода, ничего нового к характеристике Вышневца не добавил, разве что некоторые не очень существенные мелочи. Я был прав, говоря, что Валет держался особняком и язык зря не распускал. Шелест был разочарован. Он, вероятно, надеялся на большее. От сослуживцев Вышневца капитану хотелось получить более подробные сведения об облике преступника и его поведении. Откуда у парня, например, появился пистолет, найденный ротным? Что намеревался с ним делать? Не высказывал ли чего крамольного?..

Ничего этого ребята не знали. Лишь последний из опрашиваемых Лева Арончик, которого капитан оставил на закуску, уже не надеясь узнать что-либо, неожиданно сообщил любопытную деталь. Он видел, как Валет однажды общался с прапорщиком Столбуном. Они, размахивая руками, о чем-то ожесточенно спорили.