Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Солдат перевел:

— Он тоже узнает, говорит, что на нем был бушлат и еще автомат. А второго здесь нет. Был еще второй.

Командир побледнел, на скулах заиграли желваки. Он чуть слышно произнес нараспев:

— Товарищ солдат, выйти из строя! Шагом ма-арш ко мне в ка-абинет.

Митю подташнивало от страха. Он заметил, как Гриша кусает полиловевшие губы. Афганец опять залепетал, показывая на Гришу.

— Он говорит, что надо вести его в особый отдел.

— Я знаю, куда его вести. Ко мне в кабинет, — повторил он. — И немедленно мне, — командир поискал глазами Митю, — немедленно замполита ко мне!

— Есть!

«Гриша не такой парень, чтоб раскалываться. Он им ни слова не скажет, и Козлова они не заметут. Куда же он запропастился со своей кашей?»

Замполита он нашел в палаточном городке. Тот шарил по каптеркам в поисках затаренных после рейда бакшишей.

Гришу допрашивали с пристрастием. В кабинет полкача то и дело вызывали технарей, допытывали, кто был вторым. Минут через сорок Гриша вышел в коридор и выдохнул: «Уф!» Его завели в строевую часть, где собрались все.

— Я Козла не заложил. Дела пока не заводят. Эти обезьяны все барахло забрали себе. Азиз насчитал сорок тысяч убытка. Сволочь, там и на двадцать не было! Сказал, что хочет все мирно уладить. Наш полкач только этого и ждал. Дали мне сроку два месяца, если не насобираю сорок тысяч, посадят. Выручайте, ребята, кто чем может.

— А со штабом как?

— Какой там штаб! — Гриша махнул рукой. — Сейчас на губу, а потом в роту. Ты скажи Козлову, чтоб не высовывался, — сказал он Мите. — Эти царандоевцы никак успокоиться не могут, что второго не нашли. Вы ему передайте, что наш долг — пополам. Так что, рассчитывайтесь, комиссары.

Козлов как ни в чем не бывало сидел в кабинете. Когда Митя вошел, он вскочил и стал оправдываться:

— Я не виноват, меня повара припахали! Заставили картошку чистить и закрыли на замок, убежать никак было нельзя, — художник тараторил, боясь наказания.

— Скажи им спасибо, что припахали. Тут без тебя Гришку Царандой замел.

Козлов сделался белее бумаги.

— Не шугайся, Гриша молчал как партизан.

Генка вошел неслышно:

— А «зээнша» забыл, что есть в штабе такой художник. Считай, в рубахе родился, только платить придется двадцать кусков за такую везуху.

Художник нервно дернулся:

— Кому?

— Дуканщику твоему! — Генка покрутил пальцем перед носом художника. Он явно хотел отыграться за ночной бунт.

— Грише дали сроку два месяца выплатить долг. Он с тобой поделился, — объяснил Митя.

— Но там ведь не было столько, чего они врут! — заорал Козлов.

Митя пожал плечами:

— Дуканщик решил на тебе подзаработать.

— Да где же я возьму столько! — завыл Козлов. — Это все из-за тебя! — Козлов бросился на Генку. — Ты меня посылал, а сам не ходил!

Их пришлось разнимать.

Митя нащупал в кармане купюры, со вздохом достал, отсчитал половину и протянул Козлову:

— Тебе на откуп, — пристально посмотрел на Генку, тот, красный, запыхавшийся, поправлял трясущимися руками полуоторванный подворотничок. — Давай, раскошеливайся.

— Он будет драться, а я ему деньги давать? А вот это видел! — Генка показал кукиш.

— Плати, — спокойно сказал Митя.

— Ладно, заткнись, черпак! — Генка пошел в кабинет замполита. Было слышно, как он залез под плинтус в свой тайник. Послышалось шуршание целлофана.

В руке он держал две толстые пачки афгани.

— Держи. Здесь двадцать тысяч. Вернешь с процентами.

Козлов схватил деньги.

— Спасибо! — кинулся к двери.

— Стой! — прикрикнул Генка. — Отдай сначала, что взял у Шлема, — ему на дембель надо.

«В благородство играет. Хочет сказать, что мы оба — сволочи, цапаемся с ним, а он — добренький, зла не держит, за просто так помочь готов». Митя был удивлен, что Генка вынес деньги, но еще больше его поразило, с какой радостью Козлов, минуту назад набросившийся на Генку с кулаками, их схватил.

В роте Грише жилось неплохо. Он наобещал старикам бумажки, какие они только пожелают, и те успокоились, увидев в нем «делового человека».

Козлов, после того, как Генка дал ему на откуп, больше не выступал. На любой окрик он летел стрелой и вытягивался в струнку. Генка пользовался своей купленной властью денно и нощно, заставляя по десять раз перемывать посуду, перед сном отжиматься на столе, при этом в столешницу он втыкал бритвочку, чтобы Козлов не касался животом поверхности стола. К вечеру Козлов еле двигал ногами и всю свою оформительскую работу теперь делал по ночам в пустой комнате модуля, с яркой лампочкой под потолком, около которой шелестели крылышками первые весенние мотыльки.