Раиса Хвостова - Жить не дано дважды

Маринка перебила:

— Смешная ты, Оля, в гражданском. Маленькая…

Это правда, в военной форме я солидней выглядела, а как переоделась, самой на себя стало противно смотреть — девчонка. Таня увидела, что я огорчилась, стала рассказывать, как они с Маринкой отыскали друг друга, как встречаются.

— А не боитесь Прищуренного?

Маринка лукаво рассмеялась:

— Что ты, у нас отличный наблюдательный пункт!.. На Таниной квартире. Танин дом на краю села, у дороги в штаб, из окна видно все. Когда майор выезжает на дорогу к моему дому, я бегу домой — огородами. Совсем близко. И встречаю его.

— Ой, девочки, как хорошо! — повторила я. И вдруг спросила:

— А тебя, Маринка, «женили»?

Маринка пропела:

Но получилось не очень весело, и Маринка сказала:

— Не надеются на меня, наверное.

Таня горячо возразила:

— И чего ты, Маринка, на себя наговариваешь? Мнительная ты!

Я подумала, что я тоже, наверное, мнительная — придумала про Василия и нервничаю. А вот сейчас, когда девочки рядом, я спокойна. Хорошо, что нашлись девочки.

Мы теперь встречались каждый день. Конечно, потихоньку от Прищуренного. Уходили на пустынные кочагуры — там пели, дурачились. Мы все-таки были совсем девчонки, болтали обо всем на свете, кроме главного — о задании. Тут мы не отступали от железного закона разведчика — о задании никому ни слова, ни другу, близкому, ни отцу родному. Я только спросила Таню о ее руководителе группы.

— Максим?.. — спросила Таня и убежденно сказала: — По-моему, настоящий человек. А твой Василий?

Я не успела ответить. Маринка, шедшая впереди, вдруг закричала:

— Девочки! Девочки! Скорей!..

Мы кинулись со всех ног. Маринка стояла у просевшего холмика, ничем не похожего на холмики кочагур. Маринка нервно зашептала:

— Здесь что-то зарыто, девочки! Может, клад?.. Конечно, немцы удирали, зарыли. Ценности. Или секретные документы. А, девочки?

Мы с Таней знали, что Маринка неудержимая фантазерка. Но поддались: действительно, вдали от села, в пустынных кочагурах что-то зарывали. Неспроста зарывали. От волнения у меня дыхание остановилось. Таня осипшим голосом сказала:

— Побежали ко мне за лопатами. У хозяйки в сарае есть.

Через пять минут мы рыли — молча, сосредоточенно. Взмокли лица. Земля-то жесткая, промерзшая. От волнения не чувствовали ни волдырей на ладонях, ни усталости. Без отдыха копали, откалывали мерзлые куски земли. Не помню, сколько мы так копали, докопались до лошадиного копыта.

С минуту немо смотрели на него, тяжело дыша, не отирая струившийся по лицу пот. Меня медленно разбирала злость — даже не знаю на кого: на Маринку, на себя, на всех нас. Я вздрогнула от Таниного хохота. Она еле держалась на ногах от смеха. Она смеялась не столько над нашей находкой, сколько над моей злостью и Маринкиной растерянностью.

Неудачи преследовали нас в тот день.

Маринка ушла к себе — приближалось ее время работы с узлом связи. Я пошла к Тане. Почистились у нее, умылись, причесались. Таня поставила на стол тарелку с мандаринами, высыпала в блюдце сахар, приготовила стаканы — хозяйка обещала нам чай через десять минут. Я чистила мандарин и поглядывала в окно — на штабную дорогу, как вдруг услышала за дверью знакомые шаги.

— Таня…

— Лезь под кровать, Оленька!

Я послушно нырнула за кружевной подзор кровати.

Вошел Прищуренный. Неторопливо снял шинель, шапку. Прошел к столу, за которым сидела онемевшая Таня. Сел на скамью, на мое место с недочищенным мандарином.

— Как, Таня, дела идут?

— Ничего… идут, — еле просипела Таня. — Хорошо идут, товарищ майор. Очень…

— Угощать будешь?

Голос у Прищуренного ровный, доброжелательный. Я даже представила его глаза в тяжелых веках — синие, веселые, ничего не упускающие из поля зрения, и сильно пожалела Таню. Мне бы тоже было нелегко.

— Вот… мандарины… — сказала Таня.

— Какая ты рассеянная, Таня, — легко упрекнул ее Прищуренный. — Смотри, один мандарин лежит недочищенный, а ты другой чистишь. И зачем-то два стакана на столе — может, меня ждала в гости? Увидела в окно, что я иду, и поставила, да?

— Да…

— Но ведь я не шел мимо этого окна, Таня, я шел мимо вон того.

— Я… не понимаю, товарищ майор.

— Не умеешь маскироваться, Таня, — так же дружелюбно сказал майор и встал. — Пусть вылезет твоя Оля.

Он надел шинель, шапку.

— Ладно, черти, встречайтесь. Но аккуратнее, чтобы в штабе не заметили, иначе головы оторвут и вам и мне.