Юрий Нефедов - Поздняя повесть о ранней юности

Позвали меня к новому комбату — Трусову. Я начал отказываться, говоря откровенно, что «мухобоем» (так солдаты называли ординарцев) мне быть стыдно, что я лучше пойду куда угодно, но только не в ординарцы! Как я потом понял, Трусов оказался очень хорошим человеком. Он объяснил, что ординарец ему нужен не для личных нужд, с ними он и сам справится, а для помощи в управлении батальоном. И если мне это не понравится, я смогу в любое время уйти от него. И тут же выдал первое задание: привести батальон к семи утра на место, которое отметил на карте. Это была просека в километре от шоссейной дороги и примерно в 10–12 километрах от нашего расположения. Там надо было накормить людей и в восемь часов связаться с ним по радио. Затем он снял с себя и отдал мне планшет с картой, а сам уехал с Пенкиным верхом на лошади. Была ночь. Все спали. Я тоже. Не приняв всерьез его приказ, улегся на соломе. Сразу не уснул, все думал о происшедшем за эти несколько месяцев…

Летом 1944 года я учился в Херсонской школе юнг, куда попал после двух лет пребывания вместе с матерью и младшим братом в оккупированном Днепропетровске. Отец мой умер в 1938 году. Он был военным. Сам я родился в Одессе в 1929 году. Потом жил в Тирасполе, а с 1933 года — в Днепропетровске. За годы оккупации пришлось много увидеть и, как и всем, хлебнуть немало горя.

Когда учился в Херсоне, начальником школы был капитан первого ранга Москалини. В сентябре 44-го нас послали на уборку урожая в Каховский район, где мне и еще троим явно не повезло: какие-то хулиганы убили из винтовки племенного колхозного кнура. Обвинили, конечно же, невиновных. Мы выступили в их защиту, а кончилось тем, что Москалини отчислил из школы четверых «защитников». Двое из нас уехали домой, а я с товарищем — к его брату, старшему лейтенанту, командиру батареи, лежащему в госпитале в Николаеве. Мы ехали к нему, преследуя одну цель: пробраться вместе с лейтенантом на фронт! Однако брат товарища не оправдал наших надежд: он долго не раздумывая, купил нам билеты до Днепропетровска и для пущей уверенности дал телеграмму нашим родителям. Сам же ушел в команду выздоравливающих. Мы с Борисом прямо с вокзала отправились в Заводской РВК и стали проситься в армию, прибавив себе по три года. Красивый, без левой руки майор, гнал нас из военкомата целый день, а к вечеру сдался. Записав нам 1926 год рождения, отправил в запасной полк, а через 25 дней мы уже ехали на фронт…

…Под Волковыском мы, группа новобранцев, выгрузились. Прошли пешком километров 12–15 и в одной польской деревеньке нас встретили офицеры и генерал — командир дивизии, который объяснил, что попали мы в 191-ю стрелковую Новгородскую дивизию, прибывшую из-под Ленинграда и находящуюся на формировке. Затем развели по полкам. В следующей деревне нас опять встретила группа командиров. Построили в каре, в центр вошли человек пятнадцать офицеров и старший из них представился: полковник Звягинцев, командир 546-го стрелкового полка. Затем представил офицеров. Первым назвал начальника разведки — капитана Кудрявцева. Вышел молодой красивый и подтянутый офицер. Командир полка спросил у всех, нет ли добровольцев во взвод полковой разведки, куда требуется 18 человек. Я и говорю своему другу: «Коль сюда попали добровольно — пойдем и дальше». Перед строем вышло нас человек 11–12. Капитан увел нас за сарай и еще раз сказал, что разведка — дело добровольное, связанное с большой опасностью, и пока не переписаны фамилии, можно передумать и вернуться в строй. Один вернулся, такой высокий и с очень уж необычным в то время сытым лицом.

И вот первая встреча. Из-за стожка соломы вышел среднего роста, довольно плотный, одетый в телогрейку защитного цвета и ватные брюки, в портупее и с новенькой кобурой на поясе, младший лейтенант. Держа руки за спиной, он стал приближаться к нам. Мы, несколько человек, повернулись в его сторону, а капитан, проследив наши взгляды, сказал, что это и есть наш командир взвода — младший лейтенант Зайцев. Он один остался в живых от прежнего состава взвода лишь потому, что в это время был на курсах «Выстрел». До этого Зайцев был сержантом, помкомвзвода. Мы стояли, а младший лейтенант приближался. Нас от него отделяло не более 15–20 шагов. Шел он медленно, пристально, но без напряжения изучал каждого оценивающим взглядом. Потом мы вместе служили, были в боях, попадали в самые невероятные ситуации, вместе ели из одного котелка, но за прошедшие годы образ его стерся из памяти почти совсем… Шел, не торопясь, чуть косолапой походкой, держа руки за спиной, медленно переводя взгляд с одной нашей физиономии на другую. Запомнилась его сдвинутая на глаза чуть ниже обычного шапка и, конечно же, лицо — широкоскулое с еле заметными следами оспы, спокойное и очень доброе, какое бывает у хороших деревенских парней. Подходя к каждому из нас, он брал под козырек, называл свою фамилию и каждому крепко жал руку.