Иван Куц - Годы в седле

В один из августовских вечеров венгр наконец объяснился с нею. Договорились пожениться.

— Завтра же решили объявить об этом ее родителям, — сказал Танкушич перед отбоем. — Пойдешь со мной вроде как за свидетеля?

Я от души поздравил друга и охотно принял его приглашение.

Старики Ярошенки встретили нас, как всегда, радушно. Судя по всему, они не догадывались, с чем мы пожаловали. И когда Танкушич с места в карьер выпалил просьбу отдать за него Ольгу, старый мастер и его супруга растерялись. Не давая им опомниться, Шандор напирал:

— Ничего, что время такое... Мы любим друг друга... Только вместе будем счастливы...

Первой обрела дар речи Ксения Тарасовна. Она обернулась к Ольге.

— Ты-то сама как, дочка?

Та бросилась к матери, припала к груди.

— Я согласна.

Тогда уж опомнился и Василий Иванович. Степенно подошел к Танкушичу, обнял:

— Ну что ж, принимаем тебя, Шандор, в нашу рабочую семью.

Ксения Тарасовна тоже засеменила к смущенному жениху. Поцеловала в обе щеки, молвила с чувством:

— Сирота ты здесь, Шандор. Буду тебе матерью...

Через неделю справили свадьбу, и Танкушич переселился из казармы в домик, который уже давно стал ему родным.

А потом женился и Габриш. Его избранницей оказалась румяная хохотушка Феня, работавшая сестрой в гарнизонном лазарете.

Мы завидовали семейным. Они жили на частных квартирах, питались по-домашнему. А у нас каждый день щи да каша.

Сам по себе красноармейский паек был не плох. Неважными оказались кашевары.

Как-то, отодвинув миску с опостылевшей однообразной едой, Месарош помянул добрым словом своего приятеля Фаркаша. Вот, мол, кто мастер. В лучших ресторанах Будапешта работал. И в плену отличные гуляши готовил...

— А почему бы не назначить Фаркаша старшим поваром сотни? — откликнулись товарищи.

— Не согласится. Не затем, скажет, в Красную Армию шел.

Все же мы решили поговорить. Фаркаш сначала отказывался. Но потом сдался. Правда, поставил условие: в боях будет участвовать вместе со всеми.

Годяев в тот же день подписал приказ.

На следующее утро я, как дежурный по кухне, пошел с Фаркашем в продовольственный цейхгауз.

— «Макароны, рис, баранина, горчица, перец черный, уксус», — вслух читал каптенармус написанную Фаркашем заявку. — Так... А хрена с маслом не хочешь?

Фаркаш радостно закивал головой:

— Да, хрен и масло очень хорошо. Кость есть, холодец будет...

— А может, тебе еще и черта лысого в сметане дать? — вышел из себя хозяйственник и швырнул бумагу.

Фаркаш тоже вскипел:

— Но, но! Старый режим кончай!

Хлопнув дверью, он выскочил на улицу. Я кинулся за ним, сказал, что какие ни есть продукты, а получить их все равно надо. Но тот отрезал:

— Каша варить не буду.

Об этом происшествии доложили, конечно, командиру сотни. Внимательно выслушав обе стороны, Годяев взял под защиту Фаркаша:

— Повар дело говорит. Давно пора подумать о рационе.

— Так не положено! — взвыл каптенармус.

— Что значит не положено? — перебил его Годяев. — Заботиться надо о людях. Он вот думает, а вы нет. Ступайте-ка и вместе составьте список продуктов, которые требуются. Потом зайдите в облвоенкомат, посоветуйтесь с кем полагается. Русское население города гречку любит, а в продкоме и на базаре ее нет. Может, сумеем обменять наши крупы на рис и макароны. Да и насчет овощей надо пошевелить мозгами...

Фаркаш своего добился. Над первым обедом он хлопотал с таким усердием, какого не проявлял, наверное, и в ресторане. Борщ удался на славу. А гуляш с крепким соусом из красного перца совсем покорил красноармейцев.

Наш балагур Володя Клейн, требуя внимания, громко забарабанил ложкой о миску. Когда все стихли, предложил:

— Отныне слово «кашевар» упраздняется. Впредь это лицо именовать только поваром.

Кто-то в тот день назвал Фаркаша Гуляшом. Это шутливое прозвище прилипло к нему. Добродушный венгр не обиделся.

— Гуляш, — сказал он, — вкусный вещь. Пусть Фаркаш будет Гуляш. Ладно...

Но недолго тешил нас Бела Фаркаш. Все уже стягивалось огненное кольцо вокруг Советского Туркестана. Не до деликатесов стало. К зиме положение с продовольствием приобрело катастрофический характер. Дехкане, правда, засеяли хлопковые поля зерновыми, но до урожая было еще далеко. В плодородные некогда долины и оазисы пришли голод, холод, болезни.

В начале ноября 1918 года в Ташкенте собрались делегаты Красной Армии и Красной гвардии. От самаркандского гарнизона туда прибыли Щетинин, Петерсон, Танкушич и я.