Сколько я ни отказывался, сколько ни убеждал, что не могу ручаться за сходство, женщины умоляли попытаться. Иногда со слезами. И я сдавался.
Пришла как‑то с девочкой совсем еще молоденькая женщина и стала уговаривать увеличить портрет ее мужа, погибшего под Смоленском.
— Вы, кажется, тоже под Смоленском воевали, — тихо произнесла она, чтобы убедительнее подействовать на меня, и протянула шоферское удостоверение с маленькой истертой фотографией.
— Я с удовольствием сделал бы уважение для семьи человека, воевавшего на одном фронте со мной, но тут же не за что зацепиться глазу!
Мне казалось, что после такого аргумента женщина откажется от затеи.
— Другой‑то фотографии нет у меня. Сниматься не любил он… А Верочка не помнит его, годика не было, как ушел… Надо ведь ей отца‑то знать — почитать… Я вам подсказывать буду, где какую черточку поправить.
Она положила руку на головку Верочки, словно призывая ее помогать матери упрашивать упрямого дядьку. Девочка подняла на меня голубые умоляющие глаза, в которых было столько мольбы, что я был
обезоружен.
— Ладно, попробую, — согласился я, вспомнив, что у жены есть увеличительное стекло, которое сможет помочь мне.
Первый набросок так и не удался, я порвал его. Взял листок ватмана поменьше — вспомнил мудрый совет мастеров: в маленьком этюде — маленькое вранье, в большом — большое… Когда закончил «потение» над необычным заказом, пригласил женщину, чтобы она высказала свои замечания. Каково же было мое удивление, когда она, впившись глазами в творение моих рук, тихо и удовлетворенно сказала:
— Ну вот… получилось же. А вы не хотели… Теперь Верочка увидит своего папу, — она помолчала несколько мгновений, за которые я, конечно же, успел понять, что хоть и мало похож портрет, но не это главное в ее заказе, потому, может быть, она и не взяла с собой на этот раз дочку.
— Только исполните еще одну мою просьбу? — вдруг спросила, стеснительно склонив голову. — Сделайте ему глаза голубыми…
Я не сразу понял, о чем она просит, ведь портрет исполнен простым карандашом!
— Если бы вы знали, какие у него были голубые глаза! — воскликнула она тихо, продолжая смущенно отводить свой взгляд в сторону. — Я, наверно, и гюлюбила‑то его именно за эти глаза… Подрисуйте, пожалуйста!
Я пожал плечами: вообще‑то так обычно не принято, но если хочет…
Достал из коробочки огрызок синего карандаша и легкими касаниями «подголубил» глаза шофера с большим чубом, не любившего фотографироваться.
Женщина снова пристально посмотрела на портрет и радостно улыбнулась:
— Ну вот… теперь и мне он светить со стены будет своими голубыми, и Верочке запомнится красивым…
Это был вежливый намек на то, что я сделал его красивее, чем он был, но она с этим согласна. Верочке нужен красивый отец с голубыми глазами, о котором, конечно же, не раз она рассказывала дочке.
Расскажет Старшинов
Про ад — не зло, не колко,
Хоть столько жестких лет
Несет с воины осколки.
Несет, куда их деть?
И денешь — боль не смолкнет.
Сказал он: — На тот свет
Возьму свои осколки…
Другого места нет.
Солдат, ты смелый человек…
Ты был и сытый, и голодный.
Ты знаешь и горячий снег,
И черный край земли холодной.
— Война — как пули рваный след, —
Сказал твой кореш по окопу.
— Придут немногие в Европу,
Идут все больше на тот свет.
Туманна времени река.
Сто молний с тьмою в ней смешались.
Но жизнь схватив, твоя рука
Так и сегодня не разжалась.
Держись за землю, человек…
Глагол не будет твой бесплодным:
Ты знаешь бездны край холодный
И знаешь ты горячий снег.