Виктор Бычков - Вишенки в огне

А подразделение заканчивало форсирование реки и только каски красноармейцев мелькали по подлеску на той стороне Березины.

Сначала замолчал «максим»: уткнувшись лицом в бруствер, застыл второй номер; следом осунулся на дно окопа и сам пулемётчик, бывший механик-водитель самоходного орудия в составе 20-го механизированного корпуса старшина Клюев.

– Уходи, командир, – Агафон длинными очередями не давал противнику вплотную подойти к переправе, хотя немцы уже обошли огневую точку с флангов и неумолимо приближались вдоль берега с двух сторон.

– Уходим вместе! – успел дать команду Кузьма, выскочил из окопа, бросился под спасительный берег реки, как тут же огнём обожгло ногу, ударило в плечо, в спину и младший сержант без чувств покатился под обрыв, в воду.

– Твою мать! – Куцый видел, как ранило Кольцова. – Андрюха-а, прикрой! – и в следующее мгновение бросился вслед командиру.

Тело Кузьмы успел выхватить из воды, когда оно погружалось на дно. Взвалил на себя и уже с ним ступил в реку, пошёл, побрёл к спасительному в камышах берегу на той стороне. На глубине приноровился плыть, стараясь держать голову товарища над водой.

Андрей Суздальцев выскочил из окопа вслед за товарищами, из рук отправлял очередь за очередью во врага, что наседал уже не только по фронту, но и с обоих флангов, отступал к речному берегу. Оставалось совсем немножко, чуть-чуть до спасительного обрывистого берега Березины.

Сначала ударило по ногам, пришлось стать на колени, однако огня не прекращал. Потом от сильного толчка в живот, а затем и в грудь упал над обрывом, но оружие так и не выронил.

– Не-е-ет! Не дождётесь, сволочи, – шептал угасающим голосом.

– У нас не принято подни… мать ру… ки… еда… ва…

Указательный палец так и застыл намертво на спусковом крючке, пока затвор не клацнул, издав глухой холостой металлический щелчок, а сам пулемётчик не упал лицом в землю, в густую траву, свесив безжизненную левую руку над обрывом очередной водной преграды, которая стала для него непреодолимой, последней…

Агафон стоял в камышах за корягой по горло в воде, поддерживая безвольное тело командира. Сильно саднило плечо и отдавало резкой болью в правом боку: всё-таки и его ранило. Столпившиеся на том, высоком берегу, немцы поливали огнём камыши, прибрежные кустарники, пули цокали, булькали вокруг красноармейцев. То и дело солдат пригибался, прятался за корягу, погружаясь по самые уши в воду, а то несколько раз приходилось и нырять. Чувствовал, что и самого силы потихоньку оставляют, утекают вместе с речной водой. Всё труднее и труднее давались погружения в воду, всё тяжелее становилось тело товарища, которого приходилось держать раненой левой рукой, не давая ему погрузиться в Березину. Стал медленно пятиться спиной к берегу, увлекая за собой и корягу, что использовал в качестве прикрытия. В какой-то момент Куцый уже мог сидеть на отмели, прячась за корягой, как опалило огнём правое плечо, ударило по голове, отбросило спиной в воду. Последнее, что ещё успел заметить солдат, так это медленно уплывающий вниз по течению спасительный кусок дерева.

А немцы всё не уходили. Более того, несколько человек соскользнули под обрыв к воде и сейчас освежали себя, умывались. Только густые камыши не позволяли им видеть двоих красноармейцев на противоположном берегу, что лежали в прибрежной грязи.

И красноармейцы не видели, как на том берегу Березины, на месте недавнего боя, фашисты собирали убитых и раненых; как командир пехотной роты, что преследовали отступающее подразделение капитана Колпакова, гаупман Густав Шнейдер строил своих подчинённых рядом с телами рядового Суздальцева и старшины Клюева. Как убедительно и пылко говорил он о мужестве и героизме советских пулемётчиков, что лежали теперь на берегу русской реки, разбросав руки, будто обнимали свою землю. Немецкий офицер ставил в пример своим солдатам подвиг противника – русских солдат.

Не видели, как немцы захоронили в окопе тела старшины Клюева и рядового Суздальцева, положив на могилу солдатские книжки и пилотки с красными звёздочками…

Кузьма и Агафон не видели и не слышали, как отдавали должное мужеству и героизму их товарищей немецкие солдаты, отсалютовав троекратным залпом из винтовок.

Солнце уже пошло на закат, пряталось за лесом, когда один из красноармейцев пошевелился, сделал попытку встать. Ни с первой, ни со второй, а лишь с третьей попытки ему это удалось. Долго, слишком долго стоял, привыкая к вертикальному положению, но устоять не смог, снова рухнул в грязь. Полежал немного, отдохнул, опять встал и теперь уже более уверенно стоял, но стоял на коленях. Видимо, так ему было легче, в таком положении чувствовал себя уверенней.