Виктор Бычков - Вишенки в огне

Торопились. Только тяжёлое дыхание да шарканье ног. И молились. И свято верили, и надеялись. И боялись до дрожи в коленках, до коликов в животе, до… до помутнения сознания боялись.

Как ни странно, но первым прибежал на место боя Назар Сёмкин. Немного отдышавшись, сразу же пошёл рыскать между деревьев, по ямкам-окопам, разыскивая погибших партизан. Женщины шли позади, на некотором удалении от Назара, жадно и со страхом прислушиваясь к его крикам, командам, боясь услышать своё имя, фамилию.

А Назар, обнаружив погибшего, переворачивал, если надо, труп, внимательно всматривался в мёртвое лицо, стараясь узнать, определить: кто это?

– Пе-етри-ик! Кто есть от Галки Петрик? – кричал на весь лес Назар. – Идить сюда. Кажись, зять ваш, старшей дочки мужик лежит, царствие ему небесное. Гришка…

И тут же лесную тишину прорезал истошный, душераздирающий крик вдруг потерявшей последнюю надежду женщины. Когда теряется последняя надежда, даже крик не помогает, не может вернуть ту надежду обратно. Только других способов заглушить страшную боль душевную человечество не изобрело, не выработало за всё время своего развития. Вот и кричали женщины…

– Козло-о – овы! Кто есть от Козловых? И вы идить сюда. Вроде средний сынок Акима Макаровича – Костик… Учительствовал который… в очках…

А потом ещё и ещё… Много было незнакомых мужчин, мужчин из других деревень, или обезображенных ранениями, взрывами лиц, которых трудно было опознать. Этих решили сносить в одно место, складывать в рядки на краю луга у молодой дубравы. А потом уж проводить опознание. Почти все погибшие имели сквозные пулевые ранения в голову: значит, враги добивали их уже после боя, добивали раненых.

Подошли люди и из Пустошки, Борков, Слободы. Последними, почти уже к ночи появились старики, женщины с детишками из Руни.

Отыскать, собрать, сносить все трупы, обшарить всё поле боя за светлое время не успели, отложили на утро. То тут, то там стали разводить костры. Люди собирались вокруг костров, замирали, тесно прижавшись друг к дружке. Нет-нет, да зайдётся в отчаянном, безысходном крике женский голос, ему вторит другой, их поддержат ещё несколько голосов, добавятся детские, и вот уже голосит, причитает, стонет вся поляна, а кажется, что стонет весь лес… мир весь стонет. Стон этот долетал до высокого звёздного осеннего неба, и они, звёзды ночные, дрожали там от этого стона, мерцая…

Марфа не ходила. Она сразу же, как прибежала, присела у старой сосны, так и сидела по сей час. Захолонуло внутри, окаменело, застыло. Ходили Глаша, Стёпка и Танюшка. Глаша всё выглядывала бородатые трупы. Как увидит, что лежит бородатый мужик, садилась на землю, шептала:

– Господи! Если ты есть, спаси и оборони! Только бы не Фимка!

А потом, как не своими ногами, подходила, боясь прикоснуться, страшась узнать в погибшем своего Ефима, Фимку. И отходила, уходила к очередному трупу, в который раз за сегодняшний день обрывая душу.

Удивительно, но смелее всех в их семье оказались Танюшка и Стёпка. Возможно, в силу своего возраста они ещё не до конца осмысливали, понимали трагизм ситуации, но шли к трупам безбоязненно, смело. Они же и помогали сносить убитых партизан на поляну, укладывали рядком.

– Мамка, мамка! – тормошила Марфу Танюшка. – Пошли к костру, там теплее. И не нашли мы наших, мама. Нету наших, слава Богу. Утра дождёмся, опять искать станем.

– Ага, ага, доня. Это ты правильно говоришь: согреться надо, – шептала в ответ Марфа, боясь голосом своим, лишним движением вспугнуть хрупкое счастье, не менее хрупкую надежду, что пока ещё теплились в её груди.

Как же не счастье? Счастье, если нету её мужа, детей её среди убитых. Может, хватит судьбе издеваться над женщиной, пора и поберечь её?! Сколько ж можно испытывать?

– Пошли, пошли, доня, трясёт чтой-то меня, – подчинилась дочери, пошла к костру.

Сели вместе: Глаша, Марфа, Стёпка с Танюшей. К ним прижались Анютка Кондратова с одного боку, Ольга Сидоркина – с другого. Укрылись тряпками, застыли так до рассвета. Не нашли здесь среди убитых своих родных и близких, завтра пойдут на Большую кочку. Посмотрят ещё и там. Даст Бог, и там не будет. Задремали с надеждой, что и завтрашний день не обманет их, отведёт беду, даст надежду на благополучный исход.

И снова Марфа даже не стала идти по болоту до островка: присела рядом со старыми кострищами, что оставили после себя немцы, и замерла так. Пошли Глаша, Аннушка, Ольга и Танюша со Стёпкой, другие люди пошли.