Виктор Бычков - Вишенки в огне

На днях человек набрёл на окопы, где прошлой осенью приняли бой отступающие красноармейцы. Собрал оружие, выкопал могилу, захоронил погибших солдатиков там же, в окопах, поставил крест. Восемь винтовок, несколько гранат, патроны перенёс в тайник, откуда раньше забирал оружие рыбак Мишка Янков и переправлял партизанам. Вот и сегодня с утра решил проверить: забрали оружие или нет? И ещё нужно было положить немецкий пулемёт MG с коробкой патронов к нему, две винтовки. Вчера он очень удачно расстрелял подвижный патруль на мотоцикле, который имел неосторожность углубиться по дороге в Руню.

Забрали, слава Богу. Значит, заберут и эти трофеи, что принёс сегодня.

Он уже отошёл на достаточное расстояние от тайника, как его насторожили звуки машин, что втягивались от шоссе Москва-Брест в сторону леса вдоль Деснянки по кромке прибрежного болота и колхозного поля. Прислушался: точно такие же звуки доносились и со стороны Борков. А он ещё вчера удивлялся: чего это немцы остались в Борках на ночь, не уехали в Слободу в казармы?

Из Слободы впереди ехал бронетранспортёр, за ним – пять крытых брезентом грузовиков. Мужчина пробежал с полкилометра, пока не увидел, как, растянувшись цепью, со стороны Борков солдаты с собаками прочёсывают местность: луг, редкие кусты лозы, липняки и березняки, что вперемежку раскинулись вдоль берегов Деснянки по обе стороны реки.

Присел, оглянулся назад: там тоже враги спешились, вытягивались цепью. Хорошо слышны лай собак, команды. Значит, облава, прочёска местности…

– Та-а – ак! – на лице человека застыла злая улыбка, глаза прищурились, в них загорелся такой же злой огонёк. – Та-а – ак! – повторил, пристально вглядываясь то в одну, то в другую сторону, крутил головой, соображал. – Та-а – ак! – в который раз произнёс одну и ту же фразу, ноздри хищно задёргались, плотно сжатые губы вытянулись в линию, глаза то и дело окидывали местность.

Знакомое состояние повышенной возбудимости заполнило собой естество мужчины. Это состояние всегда предшествовало опасности, когда на кон ставилась его жизнь и жизнь его врагов. Трусил ли он, боялся ли за себя? Как сказать. Смерти он не боялся. Он её жаждал! Но! Жаждал не фанатично, а очень и очень расчётливо. Он торговал жизнью! Продавал свою жизнь, обменивал её на жизни своих врагов. Выторговывал. Совершал сделку. Страшную торговую сделку, страшный обмен, доселе неведомый ни в одном учебнике по экономике. Ставки были очень большими, высокими: за себя он готов был выторговать как можно большее число врагов. Правда, согласия у противной стороны не спрашивал, но и о своём не говорил, а молча, с неистовством и настойчивостью обречённого шёл к своей цели. А цель у него была.

Вот и сейчас он не думал о собственной жизни, а соображал, как бы больше прервать жизней врага на берегу его любимой с детства речушки Деснянки. Мало того, что враг пришёл сюда без спроса, истоптал своим грязным, поганым, чужим сапогом священную для мужчины землю, он ещё и посягнул на святое: жизни его самых близких, земляков. Простить такое мужчина не мог. И терпеть безмолвно и безропотно тоже. Душу его захлестнула ненависть, искала выхода. И он нашёл его, выход этот. За его спиной, за ним стоит его деревенька, родные и близкие люди, наконец, стоит его Родина. Он осознавал это, и это осознание своей значимости в борьбе с захватчиками поднимало его, возвышало в собственных глазах, придавало сил. И брал ответственность на себя. Он не мог отсиживаться за чужими спинами, когда вся страна восстала против врага. Но и со своей спины не перекладывал собственную ответственность на других. Мужчина был способен сам лично рассчитаться с врагом, что он и делал.

Там, где синеет спасительный лес, раскинулось бывшее колхозное поле, открытое пространство. Молодая трава не сможет скрыть человека. Здесь река, вдоль берегов цепью навстречу друг другу идут вооружённые враги с собаками. До них от него в обе стороны около километра. Немцы пока его не видят: скрывают кусты. Но это ловушка, человек как никогда понимает, что попал в западню, однако осознание смертельной опасности не остановило его, не выбило из колеи, не потерял рассудок. Напротив, повышенное чувство риска на грани жизни и смерти только придало сил, заставило мозг и тело работать, трудиться за чертой своих физиологических возможностей и способностей, заложенных природой. Вынудило доставать, извлекать из глубины кладовых опыта тысячелетнего человеческого бытия именно те знания, навыки и чувства, благодаря которым человек выживал в самые драматические мгновения своего развития. Это психологическое состояние потом люди назовут звериным чутьём, интуицией, инстинктом самосохранения. Но ему было совершенно безразлично, как и что называлось. Он действовал!