Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Ну уж не скромничай!

— Верно говорю! Забыл многое. — Потом вскинул голову, спросил: — Спеть?

— Можно.

Куско поудобнее уселся на топчане, закинул ногу на ногу, кашлянул, взял аккорд и запел:

Куско пел хорошо, душевно.

Майор устроился возле печурки и глубоко задумался.

Перед его глазами вдруг всплыл девятьсот восемнадцатый год. Хмурая окраина города Кременчуга. Первые революционные рабочие отряды. Командир отряда, рослый, усатый мужчина в кожаной куртке, часто бывал у них дома, о чем-то разговаривал с отцом. Потом вспомнились ворвавшиеся в дом белогвардейцы, которые на его же глазах схватили отца, стали бить, о ком-то спрашивать, а затем… Майор закрыл глаза. Он вспомнил, как отца вывели во двор, поставили к стенке сарая и расстреляли. Он вспомнил все, с мельчайшими подробностями: испуганные лица соседей, рыдания матери, ее красные, страшные глаза…

тихо закончил Куско. И майор стал думать о женщине, которую любил и которой вот уже два года не решался рассказать о своей любви.

В землянке стало тихо.

Черноусов встряхнул головой.

— А ты знаешь песенку новую… эту… о печурке?

Куско запел:

— Разрешите войти? — послышалось снаружи.

— Да, — отозвался комбат.

Подвешенная вместо двери плащ-палатка зашуршала, и у входа появился вымокший до нитки вновь назначенный командир взвода Кухтин.

— Ты что? — спросил его комбат.

— Унтера вам привел! Может быть, побеседуете?

— Где ты его выкопал?

— Сами пришли к нам в роту. Аж восемнадцать человек пришло. Как подняли стрельбу, что сначала даже не сообразил, что к чему. Думаю, откуда их черт взял, а они, оказывается, окруженцы, к своим пробивались, да вышла неудача — на моего Будрина наткнулись. Ну он им и дал жару. Одного только и оставил в живых. Думается, что матерый фашист.

— А ну-ка, давай его сюда! — приказал майор.

Кухтин приподнял плащ-палатку, высунул наружу голову, крикнул в темноту:

— Удальцов! Веди унтера сюда.

Мокрого и всего в грязи унтера ввели в землянку. Высокий, с маленькими острыми глазками на худощавом лице, он стоял посреди землянки и с нескрываемой ненавистью смотрел на Черноусова. Немец был при орденах и, видимо, этим очень гордился. Он даже, как заметил майор, нарочно выпячивал вперед свою грудь, стараясь, чтобы свет маленькой коптилки падал на его висящие на груди три черных креста.

— Садитесь! — сказал ему по-немецки комбат, указав рукою на врытую в землю скамью.

Пленный сел.

— Обыскивали? — спросил Черноусов Кухтина.

— Так точно! Вот его документы.

Майор взял их, посмотрел, потом стал разбирать многочисленные фотокарточки снимавшегося в разных позах унтера. Черноусов уже хотел было отложить их в сторону, но тут одна из них привлекла его внимание. Он пододвинул ближе коптилку, склонился над фотоснимком и долго не мог от него оторваться.

На снимке был запечатлен большой костер из семи коротких бревен с привязанными к каждому из них по человеку, которые также были уже наполовину обгорелыми и дымились. Сквозь мутноватую завесу дыма более отчетливо выделялось только одно застывшее в ужасе лицо сожженного живым человека, а поодаль — улыбающийся унтер и еще какие-то три солдата.

— Какой ужас! — только и смог сказать взволнованный майор.

Куско, до сих пор молча сидевший на топчане, отложил в сторону гитару, подошел к столу и, взяв в руки этот снимок, тоже стал внимательно его рассматривать.

— Да здесь и надпись есть, — тихо сказал он, показывая майору обратную сторону фотоснимка.

Комбат взял у него фотокарточку, прочитал:

«1942 год. Смоленские леса. Живой костер из советских парашютистов».

У Черноусова даже потемнело в глазах. Медленно приподняв свое сразу помрачневшее лицо, он, стараясь не показывать своего волнения, строго спросил пленного:

— Вы автор этого костра?

— Напрасно так думаете обо мне. Это делал не я, — трусливо отказался унтер.

— Пытаетесь меня обмануть? Не выйдет! Вот же снимок! Это вот вы стоите у костра? Tax ведь?

Унтер молчал.

— Шлепнуть его — да и все тут! — посоветовал Кухтин.

— Нет! — возразил майор. Этого делать не будем! Мы его переправим нашим судебным органам. Они разберутся с этим субъектом…

Майор еще хотел что-то сказать, но в это время совсем низко над лесом пролетел немецкий самолет и кого-то обстрелял из пулеметов. В землянке все насторожились. Какое-то мгновение было тихо, но вот все услышали эхом отозвавшийся в лесу протяжный стон человека.