Порфирий Гаврутто: На берегу Днепра

Майор хотел что-то сказать, но в это время раздался взрыв, за ним второй, третий… Затарахтел крупнокалиберный пулемет.

Табаков удивленно посмотрел на майора.

— Там вряд ли наши есть… Да и не могли они так быстро поднять в воздух свою авиацию.

— Коль бомбы стали бросать, значит смогли. Видимо, что-то заметили.

И как бы в подтверждение его слов, сначала Табаков, а затем и сам Черноусов увидели на кронах деревьев темно-синего леса распластанный шелк белого парашюта. Он трепетал на ветру, время от времени принимая куполообразную форму. Этот парашют приземлившегося на лес десантника и был сейчас объектом бомбардировки и пулеметного обстрела.

— Оперативно действуют, — заметил Табаков.

— Н-да!.. Не совсем удачно… Обнаружили нас прежде времени.

Грохот бомбежки отдалился.

Майор Черноусов снова стал подавать сигналы.

— Разбрелось наше войско…

— Соберем! — уверенно отозвался майор.

Из темноты вынырнул солдат, за ним другой… Потом сразу подошла большая группа парашютистов.

Лейтенант Табаков облегченно крякнул. И если бы было светло, то майор заметил бы, как подобрело его всегда суровое, изъеденное оспой лицо. Еще больше обрадовался Табаков, когда увидел среди собравшихся командира роты лейтенанта Куско. В одном из прежних боев лейтенант Куско спас ему жизнь, и с тех пор Табаков и Куско — неразлучные друзья.

Прошло несколько минут. У стога соломы собрался почти весь батальон. Подозвав к себе лейтенанта Куско, Черноусов приказал:

— Организуйте боевое охранение, пошлите разведку. Надо пройти до леса и хорошенько обследовать его. Ясно?

— Слушаюсь!

— Всем же остальным, — обратился майор к обступившим его парашютистам, — привести себя в порядок. Будем продвигаться в лес. Парашюты возьмите с собой…

Через несколько минут впереди майор, а за ним остальные торопливо зашагали в лес.

Не только десантники не спали в эту ночь. Не сомкнула глаз и штурман Анна Листопадова. Она ворочалась на кровати и то и дело тихонько вздыхала.

— Я уверена, что он жив! — неожиданно громко сказала лежавшая рядом пилот Ирина Барышева. — Ты понимаешь, Аня, я уверена в этом.

Барышева откинула одеяло, свесила с кровати ноги, минуту посидела молча, потом юркнула на кровать Анны, осторожно коснулась пальцами лица подруги. Оно было мокрым.

— Глупенькая! — нежно сказала Ирина. Она прижалась к подруге и тоже, не выдержав, всхлипнула.

Некоторое время лежали молча. Первой нарушила тишину Барышева.

— Ну вот и поплакали вместе, — сказала она. — Но я твердо уверена, что он не разбился… Лежит сейчас где-нибудь в лесу и не подозревает даже, что мы тут плачем о нем…

— Не успокаивай меня, — перебила ее Листопадова. — Это лишнее! Его нет в живых. Я в этом убеждена.

— Аня!

— Не то ты говоришь. Я же не маленькая. И вообще, пойми меня, я виновата, я! Из-за меня он так.

— Что ты говоришь, Аня!

— Это так, Ирина. Если бы я была расторопней, этого бы не случилось.

— Сомневаюсь! Не мог же он отстать от товарищей.

— Ну, знаешь что…

— Анька, милая, успокойся. Поспи хоть часик. Все будет хорошо.

Листопадова хотела что-то сказать в ответ, но в это время раздался сигнал воздушной тревоги.

— Вот тебе и отдохнули! — протянула Барышева, и подруги, торопливо одевшись, побежали на аэродром.

А в это время за сотни километров от аэродрома майор Черноусов принимал рапорт старшего адъютанта капитана Майбороды. Высокий, сутуловатый капитан доложил, что батальон поротно выстроен и готов к совершению двадцатикилометрового марша в направлении Яблоновского леса. В лесу был назначен сбор всех подразделений бригады.

К рассвету батальон был уже далеко от места высадки.

С каждой минутой становилось все светлее и светлее. Окутавший желтые поля и лес густой туман постепенно рассеивался, обнажив бурые сучья деревьев. Потом показалось сплошь затянутое сероватыми тучами небо.

А солдаты все идут и идут по упругой земле, густо усеянной золотисто-красноватыми листьями осины, тополя, липы. Они идут молча, сгибаясь под тяжестью вещевых мешков с боеприпасами и продовольствием. Тихо. Лишь листья шуршат под солдатскими сапогами. Лес и близлежащие селения еще погружены в глубокий сон. И от этой тишины и спокойствия кажется, что нет войны и грохота орудий. Но это только кажется. Не успеет еще рассеяться туман, а осеннее солнце высушить росу и согреть обмякшую и порыжевшую траву, как снова проснутся люди, загрохочут орудия и снова задрожат под ударами снарядов заросшие бурьяном поля.