Юрий Черный-Диденко - Сказание о первом взводе

— Что за люди там у вас? — спросил Вернигора, присматриваясь к скуластому, словно литому лицу Чертенкова, к чуть раскосым быстрым глазам, над которыми бугрились тяжелые веки.

Чертенкова не обидело это изумление, настолько простодушным оно было.

— Бурят-монголы… Скот разводим, лес валим, зверя бьем, паровозы строим, золото добываем, — усмехнулся и залпом выпалил Чертенков.

— Ты смотри! — восхитился Вернигора. — Главное ж гарно, що зверя бьете. Для цього ты сюда, браток, и послан!

Пригибаясь, бойцы миновали ходы сообщения и соскочили в окоп.

И еще в этот день была одна встреча. Но о ней в первом взводе не знали.

Когда взвод возвращался с реки, Грудинин и Торопов шли в конце колонны, замыкали строй. Иной раз трудно и объяснить, что толкает двух порой совершенно разных людей к дружбе. Что могло понравиться Грудинину, чуть ли не по-девичьи застенчивому и скупому на слова и любящему оставаться наедине со своими мыслями, что ему могло понравиться в балагуре Торопове? И что могло понравиться Торопову в замкнутом Грудинине, с которым и шуткой переброситься неловко: вдруг да обидится?! А вот же сблизились за какой-нибудь час. Может быть, Грудинин и сам тяготился своей замкнутостью и не хватало ему рядом приятелей, которые бы беззаботней, повеселей глядели вокруг? Может быть, и Торопов понимал, что не одна «легкость на язык» красит человека. И вот уже называли они друг друга по именам, и уже знали, кто из них откуда и какой путь прошел после тех памятных дней, когда одного в Иваново, а другого в Рыбинске, в общежитии машиностроительного завода, позвали и круто повернули их судьбы повестки военкомата.

— Ты мне скажи, Вася, и долго ж нам тут придется загорать? Страсть такого не люблю. Не по мне это! — порывисто признавался Торопов, чуть опережая Грудинина на узкой, косо заскользившей по склону дорожке.

— Может, уже и недолго… Вас ведь, пополнения, только и дожидались.

— В разведчики просился, когда роту рассортировали, так не послали. У нас, говорят, и без тебя их полный комплект. А в разведке бы лучше было. А? Как ты считаешь?

— Ну это ты зря. Им тоже настоящего дела иной раз месяц приходится дожидаться.

Взвод спустился в балку и проходил по дороге, как бы зажатой близко подступившим лесом. В глубине его меж картинно-пышными узорчатыми елями курились голубоватые и сизые дымки. Порыв ветра донес оттуда сладковатый на морозном воздухе запах какого-то варева, стук швейной машинки. Там шла неторопливая, размеренная жизнь полковых тылов.

— Вася, а Вася, а где у вас санрота? — неожиданно, точно спохватившись, спросил Торопов.

Дивясь такому мгновенному переходу в мыслях Торопова — от лихой разведки к санроте, — Грудинин посмотрел на пышущее здоровьем лицо товарища:

— А тебе на что она?

Тот по-свойски — догадывайся, мол, сам, — лукаво подмигнул глазом, заговорщически толкнул локтем.

— У нас с маршем сестричка шла, всю дорогу с ней болтал. Теперь ее куда-то в санроту направили.

— Вот оно что! — деланно усмехнулся Грудинин.

— Хотелось не потерять след, свидеться. Очень уж хорошая дивчина. Между прочим, она, по-моему, землячка твоя, ивановская. Сама на фронт упросилась. Мать ее вначале отговаривала: разве на фабрике ты не нужна, куда, мол, ты, Валюша. Так нет, настояла на своем…

Под ноги Грудинина словно что-то упало. На секунду он остановился.

— Валюша?.. — проговорил оторопело, недоверчиво, будто сомневаясь, да в самом ли деле сейчас, здесь, рядом с ним прозвучало это имя.

— Валюша! — мечтательно повторил Торопов. — И ты скажи, Васька, крепкая какая! Мы по тридцать — тридцать пять километров в день делали, и она с нами как ни в чем не бывало. Только на привалах все шутя просила — еще бы минуточку, еще бы минуточку посидеть, а потом поднимется, разойдется — и словно самый заправский солдат. Никак не удавалось на ночевках в одну избу попасть, больно уж строг старшина насчет этого, да и она сама… Да постой, ты куда?

Но Василий кинул на приятеля какой-то странно текучий, отсутствующий взгляд, прибавил шагу, обогнал полвзвода и, поравнявшись с Вернигорой, обратился к нему, командиру своего отделения.

— Мне бы на полчаса отлучиться, в санчасть надо.

— Чого це тоби вздумалось? Ну иди, когда треба, — разрешил Вернигора, зная, что кто другой, а Грудинин никогда не попросит лишнего. И через секунду шинель Грудинина мелькнула и скрылась среди заснеженных елей.

Он вернулся в окопы не через полчаса, а уже перед сумерками. Вернигора собирался было его пожурить, но увидел, как в глазах Грудинина плескался какой-то лихорадочный огонь, и смягчился.