Сергей Герман - Фугас

— Пойми, Зарема, — убеждал он ее, — это моя страна, моя родина. Я здесь вырос, меня помнит каждое дерево, каждый камень, каждый ручеек. И если меня лишить всего этого, я засохну, как дерево с перерубленными корнями.

До прихода к власти Джохара Дудаева муж работал совхозным агрономом, днем и ночью пропадая в поле, и Зареме Аламатовне часто казалось, что, если лишить его привычной жизни, оторвать от земли, он захиреет, как растение без воды.

Первую войну пережили. После заключения Хасавюртского мира появилась надежда на мирную жизнь. Правда, в самой Чечне ничего не изменилось. По-прежнему у простых людей не было ни денег, ни работы. Полевые командиры, ставшие бригадными генералами, делили власть, теперь междоусобица началась и между ними. Несмотря на отстраненность от политики, Зарема Аламатовна понимала, что добром это не кончится. Чечня катилась в криминальную пропасть. Хаттаб, Басаев, Бараев открыто грозили Москве, во многих подвалах чеченских домов держали заложников, по всей Чечне пропадали люди, железнодорожные составы, машины.

К границе с республикой опять стали подтягиваться российские войска. Беслан ходил мрачный, Зарема часто плакала, вспоминая детей, которые жили у сестры и учились в московской школе.

Однажды к ним домой приехал сам Шамиль Басаев, когда-то они вместе учились в школе. Бородатый Шамиль вылез из машины, мужчины обнялись. Повинуясь команде, охранники занесли в дом коробки с подарками. Мужчины долго о чем-то говорили в доме, потом взбешенный Шамиль сел в машину и, громко хлопнув дверью, уехал. Беслан даже не вышел его проводить. После разговора муж взял ружье и на несколько дней ушел в лес на охоту. Вернулся успокоившийся и просветленный, как человек, принявший наконец-то трудное решение.

Зарема лелеяла надежду, что ей наконец-то удастся уговорить мужа уехать. Потом наступила осень 1999 года. Отряды Басаева вошли в Дагестан. Над Чечней днем и ночью опять стали реветь российские штурмовики. На дорогах опять появились блокпосты, села и города вновь стали обстреливать из пушек и минометов. Местные жители уходили к боевикам, а те то уходили в горы, то возвращались на равнину.

Среди боевиков было много наемников — арабы, татары, башкиры, украинцы, встречались и русские. Они обстреливали и жгли армейские колонны, убивали военных и милиционеров, совершали теракты. Российские части входили в села и города, сводные отряды ОМОНа и СОБРа искали боевиков, задерживая подозрительных, а потом выпускали за деньги. А кого-то судили и увозили в российские тюрьмы, кто-то же просто бесследно исчезал. В Ханкале, Грозном, Урус-Мартане находили обезображенные безымянные трупы с отрезанными носами и ушами, перебитыми руками и ногами, застреленных, сожженных. Федералы обвиняли боевиков, боевики доказывали, что убийства совершают федеральные войска. Было пролито столько крови, что она совершенно перестала кого-либо волновать.

Теперь мало кто помнил, из-за чего началась война, почему взяли в руки оружие. У каждого находилась тысяча причин, объясняющих, почему он ненавидит противную сторону, почему, рискуя собственной жизнью, ищет встречи с врагом и с таким упоением старается лишить его жизни. Многие чеченские семьи остались без крова, потеряли близких.

На территории России ужесточили паспортный режим, и лица кавказской национальности теперь запросто могли на несколько суток угодить в камеру без всякой причины, а только лишь из-за своей национальной принадлежности. Русские, остающиеся в Чечне, в свою очередь запросто могли получить пулю или подорваться на фугасе, или стать объектом купли-продажи между боевиками.

Все это порождало взаимную ненависть; народы, совсем еще недавно жившие в мире и согласии, теперь упоенно убивали друг друга, жгли, пытали, захватывали заложников. Зарема Аламатовна шла по селу, бережно прижимая к груди стопку школьных тетрадей. Приближались весенние каникулы, и нужно было догонять школьную программу. Учителей не хватало, и она кроме исполнения директорских обязанностей еще преподавала русский язык и литературу. Несмотря на то что в Чечне по-прежнему стреляли, жизнь все-таки налаживалась, возвращались беженцы, начали работать школа и больница.

Беслан готовился к посевной, целыми днями пропадая в поле, в администрации республики, у Кадырова и премьера Ильясова. Приезжал домой усталый, но счастливый. Москва обещала выделить деньги на восстановление хозяйства, постройку новых зданий, жилых домов. Он говорил: