Сергей Герман - Фугас

На что халиф Абу Бакр — человек, который был наиболее близок к Посланнику Господа и по своей богобоязненности уступал лишь пророкам и посланникам Творца, ответил молитвой к Аллаху — «Аллах со цена вукх оцу халидс динчух» и не тронул Халид ибн Валида потому, что пользы от него исламу больше, чем причиненного вреда. За причиненный вред он будет отвечать сам, а польза от него будет всем…

Отцу о моей просьбе не говори, он старый. Его надо пожалеть. Но не вздумай меня обмануть. Иначе я найду тебя и под землей.

Следующим утром Женька нашел сумку и спрятал ее в старой крепости. Подошел к Аслану, сказал:

— Все в порядке, спрятал в надежном месте.

Аслан попросил его присесть на кровать рядом.

— Ты не думай, солдат, что мы дикие горцы и можем только резать горло друг другу. Я до войны тоже жил в Москве, как и Ризван. Только он бизнесом занимался, а я учился в институте.

Война меняет людей, и я из книгочея превратился в воина. Судя по твоим поступкам и умению выживать, ты станешь таким же.

Аслану было тяжело говорить, он задыхался, но стремился выговориться:

— Но запомни, солдат. Человека можно научить стрелять, ползать, работать ножом, ставить мины. Можно научить драться и убивать, и через какое-то время это будет уже человек-машина. Если его обкатать в бою, где он будет убивать и где будут убивать его, он научится ненавидеть, и тогда получится человек-зверь. Но это не воин. Это будет просто зверь, готовый рефлекторно вцепиться врагу в горло. Чем отличается зверь от воина?

Воин — это тот, кто на войне не поддается эмоциям. Когда он убивает, то не испытывает к врагу никакой ненависти, он просто делает свою работу. Чувство ненависти мешает трезво думать. Однажды в Москве меня начали бить трое амбалов. Я ничего не мог с ними поделать, они были сильнее. Тогда я сделал вид, что сломался… Когда они расслабились, я подобрал кусок стекла и начал резать их…

Если я буду убивать, ненавидя, я перестану быть воином, я стану убийцей. Если ты обучил не воина и зародил в нем ненависть, ты сломал его. И эти искалеченные духовно люди с оружием — стадо баранов, но с ненавистью. А ненависть погасить невозможно, как и чувство мести. Утолить это чувство невозможно. Поэтому постарайся не стать бараном с рефлексами зверя, а воином. Иди… я устал. Мне надо отдохнуть. Запомни мои слова.

И Аслан откинулся на подушки, хрипло дыша.

Вечером Женька помогал Марьям загонять коз в сарай, Аслан спал после укола, отец в доме молился.

Раздалось несколько коротких автоматных очередей. Из окошечка сарая Женька увидел вооруженных людей. Женька понял, что они пришли для того, чтобы забрать жизнь Аслана и жизни всех, кто был ему близок.

Он вытолкнул из сарая Марьям.

— Беги! Спрячься в лесу!

Группа людей вошла во двор Ахмеда Хаджи.

Они были усталые, в пыли, но сильные и агрессивные, как звери. Женька насчитал шестерых. У каждого в руках оружие. Несколько человек расположились во дворе. Они внимательно осмотрели подвал, сараи, чердак. Двое вошли в дом, и почти сразу же раздались выстрелы.

Женька выскочил во двор и бросился на крыльцо дома. Путь ему преградил бородатый мужчина с автоматом.

— Стоять, русский! Ты кто такой?

Женька не успел ответить. Ему на голову обрушился приклад автомата.

Через несколько минут он очнулся от боли, почувствовал, как слабеет тело от близости смерти. Он лежал на спине, в грудь упирался ствол автомата. Беспомощность вызвала чувство стыда. Его сознание балансировало на грани потери воли. Женька чувствовал, что еще секунда — и ему станет безразлична собственная судьба. Еще мгновение, и единственное, о чем он будет думать с мукой, о том, чтобы все закончилось как можно скорее. Жизнь его висела на самом краешке пропасти, и он сумел осознать это всей своей перепуганной человеческой природой. Тонкая струйка пота покатилась по груди и животу.

Время торопливо жгло невидимые минуты. Оно словно чувствовало запах будущей крови, спешило утолить свое кровожадное любопытство.

Словно в полусне Женька видел продолжение страшного спектакля. Старика за ноги вытащили из дома. Белую бороду заливала кровь. Актеры двигались, как в замедленном кино, и стояла зловещая тишина — ни криков, ни лая собак, ни щебетанья птиц. Хрипящего от напряжения Ахмеда-Хаджи бросили во дворе рядом с убитым псом.

— Жаль, что твой сын уже сдох, но мы сожжем твой дом вместе с тобой!

И что-то коснулось Женькиного лица, и он снова услышал голос: