Владимир Першанин - Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)

Третий и четвертый взводы, объединившись, гнали врага, занимая траншею. В бронеколпаке неосмотрительно закрылись пулеметчики. Бойцы молотили по металлу прикладами, колпак гудел, как колокол. Совали в смотровые щели штыки, матерились и призывали сдаться.

Маневич, пробегая мимо, приказал Надыму:

– Разберись с ними. Только быстро, иначе в спину ударят.

– Момент, товарищ капитан.

Надым не стал мудрить. Ему принесли трофейный автомат, он выпустил в смотровые щели два магазина. Изнутри кричали, затем распахнулась узкая дверь, и вылезли два окровавленных вражеских солдата. Не сговариваясь, несколько штрафников принялись добивать их штыками. Появился громоздкий Максим Луговой, отпихнул всех, нацелил штык в еще живого пулеметчика.

– Нажрался нашей земли, гад?

Рыжий солдат пытался заслониться рукой. Штык пропорол ладонь, царапнул по добротной каске.

– Бей еще раз, – кричали бывшему танкисту-ремонтнику. – Лучше пулей. Пробьет горшок или нет?

В кучку людей ворвался Бызин.

– Все вперед! А ты, Максим, где болтался?

Луговой стал оправдываться, но его не слушали, все бежали заканчивать бой. Рыжий немец до половины втянул туловище в колпак и бессильно застыл. В него угодило не меньше трех пуль, кровь вытекала, но помочь себе он был не в состоянии.

Старшина Прокофий Глухов был ловок, увертлив и начисто лишен принципов. Его подводила лишь жадность. В армии он служил давно, высоко не поднимался, да и не хотел. Он хорошо понял разницу между заведующим складом и бравым лейтенантом с красивыми шевронами. Шевроны можно прицепить любые, а на лейтенантское звание хорошо не поживешь.

Он встретил войну на должности старшины батальона, проворовался и был понижен до взвода. Здесь вляпался в глупую историю с овсом, угодил в штрафную роту, сумел снова взять ситуацию в руки. Глухову мешало излишнее самолюбие. Когда первый раз его поставили за пулемет, он мог бы свалять дурака, сделать вид, что не способен толком владеть «максимом». Вместо этого он прекрасно справился и в придачу к обязанностям старшины сделался штатным пулеметчиком.

Глухов не терял времени на формировке. Пользуясь большим наплывом людей и путаницей в документации, он получал продукты и придерживал их. За банку тушенки в голодной Астраханской области давали пятьсот рублей, сахар расхватывали на лету, не торгуясь.

Он обзавелся сразу двумя молодыми подружками, отбив вторую у заторможенного Аркаши Сомова. Глухов понял, на войне можно жить прекрасно. Однако никто не знал, что он пережил в те минуты, пока под осенним холодным дождем выдували «Прощание славянки» лабухи во главе с пьяницей Сечкой. Его вызвали в каптерку, где помощник Стрижака без лишних слов врезал ему ладонью в ухо. Затем вывернул карманы и ткнул лицом в разлохмаченную груду червонцев. Особист не вмешивался, лишь поторопил старшину:

– Доставай остальное.

Глухов вытаскивал из разных углов каптерки припрятанные деньги, банки тушенки, пакеты с сахаром и сухим молоком. Сержант Захаров бил его снова и потирал огромную ладонь с лиловым шрамом. Прокофий мог лишь догадываться, насколько близко был к смерти. Стрижак уже решил, если обнаружится любая золотая вещь, Глухова немедленно расстреляют перед строем. Старшину спасло то, что он не брал золото, а лишь деньги.

Особист несколько минут раздумывал. Расстрел за воровство нужная вещь, но веских причин для казни нет. У старшины штрафной роты хорошее жалованье, он мог иметь и прежние накопления. Далеко не все сдают заработанную плату в фонд обороны. Даже в самые трудные месяцы войны Стрижаку приходилось встречать денежных людей, которые заработали вполне честно. Но в данном случае пахло обычным воровством. По щекам Глухова текли слезы, он шмыгнул, вытер сочившуюся кровь.

– Чего плачешь? – спросил особист. – Страшно подыхать?

– Страшно, – признался Прокофий. – Мне же всего тридцать два года.

– Все когда-нибудь помрем.

Казалось, особист забавляется с обреченным человеком, как кот с мышью. Здоровяк Гена Захаров с удивлением подвел итог:

– Четыре тысячи рублей и продуктов полный мешок. Ты же половину роты обожрал. И даже не потолстел. В одиночку крал или друзья помогали?

– Нет, я один, – невнятно пробормотал Глухов.

– Крепко старался, но друзья у тебя были.

Старшина опустил голову, и Стрижак перечислил сам, загибая пальцы:

– Дружок твой, Аркаша Сомов, уголовники, Шиленков на базаре толокся. Но отвечать тебе придется.