Михаил Федоров - Сестра милосердия

Он вышел, приглушая рвущийся наружу порыв. Люда увидела супруга и смутилась: он ведь её не звал. Небось, думал и рассчитывал, что переждёт войну на Украине, а она….

Волной передёрнуло его лицо. Её. Они обняли друг друга крепче, чем в молодости.

Командир отправил Анатолия в краткосрочный отпуск, и они уехали.

Уехали. Но не в Гудауту.

Бывают минуты, которые подхватывают и несут. Несут, словно ты ребёнок, радуешься и бултыхаешься в безоблачном счастье. Такими минутами оказались те, когда Анатолий остановил автомобиль и сказал водителю: — Езжай…

Они с Людой вышли. Автомобиль растаял в темноте.

В сумраке скользили по глинистому склону… По гальке выскочили к воде… Бог ты мой!.. Ему за тридцать! Ей за тридцать… Он — отец двух девочек… Она — мать двоих… Он — командир взвода… Она — жена командира… И вот они… Вот вода…. Вот волна… Вот водоворот. Не то от течения, не то от них самих… Вот латунная полоса рванула из лагуны за горизонт… Вот то, что не измерить… То, чего не взвесить… То, что выплёскивается большими волнами… Не дети, не взрослые, не поймёшь кто, ласкались дельфинами в море… — Гуда и Ута, — шептала она.

— Ута… — он.

В изнеможении пенилась вода.

Через неделю Люда ушла от Наташи. Ушла и забрала Лиану. К Анатолию в его батальон.

Он встретил её в штыки:

— Езжай в Харьков!

Она непреклонно:

— Нет, не поеду… — Люда…

— Я рядом буду.

— Люда!

— Так спокойнее… Видно, как они истосковались друг по другу. В глубине души они уже давно решили, что вместе всё равно легче.

— Я твой талисман, — произнесла она.

Он вытер слёзы с её щёк.

— С тобой ничего не случится, — сказала и не договорила: «Если и случится что, лучше с нами вдвоём».

Лиана ушла с Людой потому, что хотела проверить, сумеет ли сама справиться без опеки Наташи. Целеустремлённая, щупленькая, она показывала, насколько порой в женщине больше крепости, чем в мужчине.

Наташа переживала уход подруги, как переживала другие беды. Возле дома Клавдии Афанасьевны упал снаряд, и бабулечке посекло всю левую сторону. Без Наташи её увезли в больницу, повынимали осколочки, а на следующий день она сбежала:

— Меня Натулечка вылечит…

Наташа выхаживала её почти месяц.

Однажды, когда делала перевязку, в комнату влетела пуля и рикошетом прошлась по стенам: раз, два, три…

Наташа:

— Давайте переходить вниз! Из комнаты вела лестница в подвал, где находилась комнатушка.

Вскоре Наташа снова уехала на позиции. Буквально один или два дня её не было. Она приехала, а ей все сочувствуют:

— Наташа, такова жизнь…

Оказывается, снаряд влетел в дом, прошёл через пол, угодил в комнатушку, где у стола стояла бабулечка. Бабулечка как стояла, так и присела…

Утрату Клавдии Афанасьевны Наташа перенесла тяжело: не стало милого человечка, который всегда ждал, всегда радовался, которого она берегла и, можно сказать, не уберегла. Если раньше Наташа не решалась позвонить её детям и потребовать, чтобы те забрали мать, то теперь пошла на переговорный пункт и выговорила им…

А те обвинили её:

— Вы нам не сохранили маму.

На это Наташа бросила:

— Мерзавцы!..

Погоревав, из разрушенного домика она перебралась жить в глубь Эшеры.

Находиться на возвышенности рядом с Гумистой становилось всё опаснее.

Война всех разбросала по разным батальонам. Лиану и Люду с Анатолием — в один, который большей частью находился на дачах. Хасика с отцом и Сергея — в другой, в Верхней Эшере. Наташу — в третий, в Нижней Эшере. Но со временем Сергей перетянул Хасика в батальон, в котором была Наташа, а вскоре они оказались и в её роте. Сергей оставил «зушку» и теперь стрелял из гранатомёта и учил этому других.

Бывало, его вызовут к молодым. А он придёт: «Вы что? — видит: гранатомёт не тем концом лежит: — Своих же постреляете!»

Сергей изнывал от безделья и рвался в бой. На пересменку в Гудауту, где в пионерлагере отдыхал батальон, не ездил, а оставался в Эшере. На этот раз он тоже остался с Хасиком.

Хасик сказал:

— Говорят, подполковник или полковник в частном доме стоит. Это около Нового района.

— Откуда знаешь? — спросил Сергей.

Он визуально изучил Новый район, дома которого виднелись как на ладони.

— Кабардос рассказывал.

— Какой кабардос?

— Ну, кабардинец.

— Понял, — делал ударение на «я».

— А ему пленный. Что полковник там стоит, чуть ли не генерал. И описал дом. И что в этом доме штаб.