Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат

– Первый взвод – в первой шеренге, – объявил Титов, – второй – во второй, третий – в третьей. Рота, напра-а!.. во!! Взводные, выводите людей из этого котлована!

Перед тем как направить свою третью колонну к единственному пологому склону огромной ямы, Белоконь одарил Керженцева последним взглядом. Взглядом, обещающим капитану госбезопасности участь, которой Белоконь до сих пор никому не желал.

Керженцев улыбался и содрогался, будто от подавляемого смеха. Сотни человек смотрели на него с бессильной яростью. Каждый из них видел, что ощущение власти пьянит маленького командира особистов настолько, что он с трудом сдерживает удовольствие.

– Пе-ервый взво-од!!! – заорал первый опомнившийся взводный. – Шаго-ом!!! Марш!!!

– Втор-рой взво-о!!!

– Третий взво-од!!! – бездумно подхватил Белоконь…

Август 1942 года.

Приволжье

Следующие четыре дня рота провела на марше. Шли на юго-восток.

Вместо горячей еды солдатам выдали скудный сухой паек и предупредили, что этот небольшой запас им придется растянуть надолго. Единственное, чего было вдоволь, так это воды. На пути часто попадались ручьи, сбегающие к Дону, и Титов каждый раз делал длительный привал. Ротный видел, какие бойцы ему достались – многие были избиты и изранены, на большинстве была никуда не годная прохудившаяся форма. Но сделать Титов ничего не мог – приказ есть приказ.

Шли ночью и ранним утром, днем – спали в тени окружавшей ручьи чахлой растительности. Иначе беспощадное степное солнце могло выкосить штрафную роту гораздо раньше, чем это сделают фашисты. Кроме того, здесь вовсю гуляли суховеи – то, чего Белоконь не встречал за Доном. Горячий ветер, несущий острые песчинки. Суховеи и жара делали большую часть дня непригодной для передвижения.

Несмотря на принятые меры, даже вполне здоровые бойцы на третий день – точнее, на третью ночь – ступали с трудом, практически ковыляли. Избитые, которым было еще хуже, растянулись по дороге длинной цепью и все больше отставали.

Титов не винил взводных за отставших солдат. Взводные сами едва волочили ноги, их функция свелась к дублированию приказаний ротного о привале и ночлеге. Белоконь считал, что капитан Титов показал себя честным и понимающим командиром.

Смирнов не отставал от роты, шагал довольно бодро, а полученные в Особом отделе раны ему, по всей видимости, не доставляли серьезных мучений. Или он умел терпеть боль. Бывший капитан разведки дважды нагонял Белоконя, пытался с ним заговорить. Но тот отмалчивался.

Белоконь думал о Рите. Он вспоминал чудесные дни в санчасти и кусал губы в бессильной ярости при одной мысли о том, что теперь будет с его беззащитной рысью. Иногда он скрупулезно воссоздавал перед собой образ Керженцева. И пытался силой мысли убить его на расстоянии. Он вкладывал в этот разрушительный порыв практически всего себя. Перед глазами плыло, ненависть спадала, но не исчезала. Эти упражнения выматывали, после них идти приходилось уже из последних сил. И не было, не было никакой возможности узнать, достигли ли его убийственные проклятья адресата, растерзан ли он в кровавые ошметки, разорвано ли его гнусное сердце, размазан ли его скользкий мозг…

Видя, что Белоконь не совсем вменяем, Смирнов отставал. Уже через минуту он беседовал по душам с очередным разжалованным офицером.

Во время дневной сиесты в роту наведывались два «газика». В них сидели младшие особисты и катался туда-сюда замполит Дрозд – единственный офицер, не деливший со штрафниками тяготы марша. Особисты пересчитывали солдат, материли постоянно отстающих и нагоняющих колонну бойцов и уезжали, прихватив замполита. Дрозду однажды даже удалось произнести перед спящими в кустах штрафниками речь о нечеловеческой любви к их матери – Родине и ее доблестной дочери от товарища Ленина – Коммунистической партии. В жизни роты замполит больше никак не участвовал.

Штрафники шли вперед. Их движению отчасти способствовал и тот факт, что впервые за всю войну солдаты и офицеры оказались безоружными. Два пистолета у командира и его зама – не в счет. Огромную роту мог бы шутя выкосить один немецкий взвод. Фашистов не ждали, но все же.

Теперь о немцах, которых ждали. По сведениям пятидневной давности, единственный прорыв за Дон на этом участке фрицы совершили ниже по течению. Они там закрепились на высоте 123,8 метра и взяли под контроль значительную часть тракта. Свежим силам, стекающимся к Сталинграду с севера, приходилось огибать простреливаемую с высоты территорию, а это – приличный крюк. Ставка не могла себе позволить расходовать направленные в Сталинград резервы для того, чтобы выбить немцев обратно за реку. Штрафники же направлялись именно к стратегической высоте. Оружие они должны были получить на месте.