Юрий Гайдук - Штрафбат. Закарпатский гамбит

Однако надо было что-то говорить, на чем-то ставить точку, и он, кивком головы подтвердив выдвинутый Мосей вариант, произнес негромко:

– Судя по всему, Мося прав. Однако как бы то ни было, но готовиться надо к самым неожиданным поворотам. – И пояснил, заметив недоуменный взгляд Волка: – Не для того этот засранец, как скажет наш Мося, прочесал половину Украины, чтобы лопухнуться на последнем заделе. И еще чувствую, что ждать долго не придется. А посему так. Пускаем три бутылки по кругу, плотно закусываем, тем более что закуса выше крыши, и на боковую.

Андрей Бокша как в воду глядел, сказав, что «ждать долго не придется»: уже утром следующего дня, едва над лесистым взгорьем поднялось солнце, послышался условный свист, и из-за деревьев во всей своей красе нарисовался мукачевский штамп по фамилии Гладкий. Как всегда в штатском, но при оружии. Кивнув Кресту, который в этот самый момент застегивал ширинку, выбираясь из кустов, он сказал, чтобы позвали Боцмана, и когда Андрей поднялся из схрона, тронул его за рукав, отзывая в сторону.

– Что, с новостью какой или опять ляля-тополя будем? – буркнул Андрей, в упор рассматривая милицейского капитана. Он бы шматок жизни не пожалел, чтобы узнать, что же за крендель такой кроется за этим рогометом [106] в погонах, однако когда спросил об этом смершевца Новикова, тот только плечами пожал да сказал еще, будто запрос по Гладкому запущен в центральную картотеку НКВД, однако все станет окончательно ясным, когда его допросом займется Лубянка. Однако пока что он был тем самым связующим звеном Степана Выкриста с Боцманом и это самое звено надо было беречь пуще собственного глаза.

– Что, устал ждать? – в свою очередь хмыкнул Гладкий. – Как говорится, ждать и догонять…

– Лично я еще бы недельку повалялся на этих нарах, – скривился в улыбке Андрей, – пока рана окончательно не затянется. А вот братва… Считал, что нервы уже на пределе. Еще денек-другой – и можешь повесить себе на шею еще один глухарь.

– А вот это хорошо, очень даже хорошо, что у них чешутся руки, – даже не обратив внимания на обещание Боцмана подломить какой-нибудь магазин в городе, отозвался Гладкий. – Могу обещать тебе, что не далее как завтра…

Он остановился на краю полянки и, видимо, по привычке обернувшись по сторонам, произнес негромко:

– Короче, слушай сюда. Надо обговорить кое-какие тонкости, и если ты принимаешь те условия, которые выдвинет Степан…

– Что, у него что-то не склеивается? – насторожился Андрей. – Вроде бы и так побазарили предостаточно.

– У него-то все тип-топ, – успокоил его Гладкий, – но базар базару рознь. И чтобы не случился вдруг неожиданный «пук», из-за которого может накрыться все дело… Короче, нас с тобой ждут. Я на мотоцикле.

Это уже было более чем серьезно, и Андрей вдруг почувствовал столь долгожданный сосущий холодок под ложечкой. Как говорится, пан или пропал. А еще так говорят: «Или грудь в крестах, или голова в кустах». Однако пока что Бог миловал.

– А на машине не мог, – буркнул Андрей. – Сам ведь знаешь, со мной еще Крест да Волк увяжутся.

– Приказано, щоб ты был один! – сказал как отрезал Гладкий. Однако заметив недоуменно-вопросительный взгляд Боцмана, счел за нужное несколько смягчить сказанное: – Короче, у Степана кое-что изменилось в планах, и разговор этот не для лишних ушей.

– Что, настолько все серьезно?

– Серьезней не придумаешь.

До города добрались без приключений, и когда Гладкий постучался в дверь чистенькой хаты на городской окраине, часы показывали всего лишь одиннадцать утра. Дверь открыл один из сопровождающих Вербовщика, мосластый, с огромным кадыком на гусиной шее мужик, и, придирчиво оглядев Боцмана, на что тот только сплюнул под ноги, приоткрыл дверь просторной горницы, в красном углу которой выделялся накрытый широченным рушником иконостас.

– Это к вам, – доложил он с порога, и получив молчаливое «добро», распахнул перед гостями дверь.

– Проходьте.

Пропустив Боцмана первым, Гладкий приказал мосластому «кинуть что-нибудь на стол» и следом за Боцманом почти ввинтился в горницу. В присутствии Вербовщика он вел себя несколько иначе, нежели в тех же схронах, и Андрей уж в который раз подивился этой его способности перевоплощаться в угодливого, преданного по самые яйца служаку, который только и живет с мыслью о том, как бы лишний раз угодить своему хозяину.

По тому напряжению, с которым Степан Выкрист встретил гостей, можно было догадаться, что для него лично и для его дальнейшей карьеры наступает тот самый час Х и именно от Боцмана с его колхозом зависит сейчас многое. И в то же время он казался совершенно спокойным. Среднего роста, поджарый шатен с седыми завитками на висках, он казался воплощением олимпийского спокойствия. Кивнув гостям на широченную лавку перед столом, он сел напротив, оседлав единственный на всю горницу венский стул с гнутыми ножками, и только после этого поинтересовался насчет того, «чтобы закусить».