Олег Ермаков - Арифметика войны

Где он там будет жить? Как где?! У Змарака Кокуджана! Я ему сейчас же напишу письмо! воскликнул дядя, забыв, что даже подписывается, глядя на перстень с инициалами.

Но письмо под его диктовку было написано мною и отправлено по адресу: Кабул, Шер-Дарваз, дом часовщика Змарака Кокуджана.

Долина тонула в золотистой дымке горячего песчаного ветра, и сквозь эту завесу проступали силуэты бесчисленных домов, каких-то строений, труб, куполов, минаретов, мачт, рощ, каменистых склонов, исполинских стен и башен – открывшееся пространство казалось столь плотным и опасным, что автобус при попытке въехать в него должен был, издав последний чих-вздох, развалиться, и тогда бы Джанад, подхватив свой мешок, кинулся опрометью назад в спасительный ласковый простор родной степи, где ты загодя видишь, что там тебя поджидает через час, с кем ты столкнешься полчаса спустя и куда придешь; даже запутанные и мрачные кяризы Шамса там понятнее. А что ему делать здесь? Какой смысл в этом скопище домов?

Цель-то была: дом часовщика Змарака Кокуджана… Но Джанаду казалось, что действительно уж легче в осенней степи среди верблюжьей колючки обнаружить куст с золотыми иглами. Но и дом, в общем, мало чем отличающийся от таких же домов в их кишлаке, одноэтажный, саманный, только с застекленным большим окном справа от входа и надписью, гласящей, что здесь живет лучший часовой мастер, – этот дом был найден у подножия горы, по склону которой вверх уходили серые дома; и Джанад предстал перед Змараком Кокуджаном, безусым, но с клочкастой, казавшейся приклеенной бородой, вставным истершимся серебряным зубом и разноцветными глазами: один был черен и глубок, как лазурит вечером, другой коричневато-зелен; дядя Каджир расхваливал племянника, одаривал друга и его жену, желтолицую Мирман-Розию, скромными гостинцами; ужасался количеству всевозможных часов – от больших и увесистых, словно панцирь черепахи, до крошечных, величиной с виноградинку особенного сладкого мелкого сорта, стучавших, тикавших на стенах и прилавке мастерской (здесь можно было по сходной цене и купить подержанные часы); за чаем вспоминал дни молодости, службу и работу в Бадахшане, рассказывал о том, как пытался разбить большой фруктовый сад, потом заняться охотой… А, кстати, нельзя ли здесь продать его «Ли-Энфильд» подороже? Мирман-Розия, вносившая очередную порцию зеленого чая, пожелтела еще сильнее, услышав об оружии. Я чиню часы, степенно проговорил Змарак Кокуджан. Сейчас легко прослыть повстанцем, встряла Мирман-Розия. А мне жаль нашего короля, заявил дядя Каджир. Змарак Кокуджан ответил, что его время прошло. А стало ли лучше? спросил дядя Каджир. Вот хлеб – сколько стоит в Кабуле? Пять афгани! выпалила Мирман-Розия. Рис? Двенадцать! Сахар? Пятнадцать! Масло? Сорок два! Мирман-Розию было не остановить. Я уж не спрашиваю про дрова, сказал дядя. Восемьдесят афгани сейр [19] Сейр – семь кг. , охотно отвечала женщина. Уф, отозвался дядя, я бы уж лучше ходил греться в чайхану за такие деньги. Хорошо еще, что наш дом не на самой горе, сказала женщина, а то бы водоносу пришлось платить вдвое… Змарак Кокуджан со стуком опустил свою пиалу, и женщина осеклась, быстро взглянула на него и вышла. Змарак Кокуджан огладил бороду и сказал, что рано еще давать оценки. Президент Дауд обещает улучшения. А ему обещают помощь немцы, и американцы, и русские. Они все помогали и королю, перебил его дядя. А президенту будут помогать охотнее, ответил Змарак Кокуджан. Это почему? спросил дядя. Помогать королю – кормить прошлое, убежденно сказал Змарак Кокуджан. Во всем мире нет уже королей. А в Иране? напомнил дядя. Трон под ним шатается, ответил Кокуджан. Дядя Каджир взглянул на Джанада, мол, видишь, что значит жить в Кабуле, мой мальчик? А Джанад со страхом думал, что скоро он здесь останется один, без дяди Каджира, без надежды на быстрое возвращение в кишлак на выжженном солнцем плоскогорье. Но дядя в своей нарядной жилетке, новой чалме, новой рубашке брата, то есть отца Джанада, пока был рядом.

И еще несколько дней дядя Каджир оставался в Кабуле и водил племянника по улицам. Хотя неизвестно, кто кого водил. Дядя Каджир плохо ориентировался в толчее и переплетениях улиц; Джанад лучше запоминал различные приметы: два сцепившихся дерева, двухэтажный, почти весь из стекла магазин, одного и того же горбоносого полицейского на перекрестке, торговца старыми книгами под выгоревшим, когда-то разноцветным большим зонтом; дядя Каджир бодрился, напускал на себя независимый вид и напевал, но видно было, что ему не по себе и тоже хочется побыстрее улизнуть; он собирался купить племяннику что-нибудь, какую-нибудь вещицу в подарок, и Джанад упросил его подойти к торговцу под зонтом, разложившему множество книг на каменном парапете.