Олег Рябов - Четыре с лишним года. Военный дневник

А помнишь, как весело провожали меня?

Тася, ты пишешь о людишках, о той сволочи, что бронью прикрывается, о них говорить не будем. Пусть они выиграют жизнь, но ведь это не по-русски, а быть горьковским ужом или салтыковским пескарём – незавидная участь. Жалко, Лёля попал в эту грязную компанию, скажи ему, что он русский, настоящий, с большой душой, но сюда пусть не попадает, ему будет очень тяжело.

Здесь говорят: «А что писать? Вон тебе сестрёнка сколько написала, оттуда можно». Вы рассуждаете наоборот. Правы и те, и другие!

3.01.43

Вот и 1943 год!

Писать нечего. Передайте Лёле, чтобы ждал 1944 года, возможно, будет интереснее. Ну, а мы – мы ждём весну, ещё два месяца и будет тепло.

День уже прибывает, а холодов настоящих, прошлогодних, так и не было. Война для нашей части временно кончилась, но ведь мы воевали с ранней весны и до осени: только об этом не писали в газетах.

Новый год я встречал под землёй, в одном из оврагов Ленинградской области. Было неплохо, правда, без музыки; в сугубо мужской компании; на столе было всё: от горячих котлет до свежих алма-атинских яблок. Да, этой зимой яблок я всё-таки поел достаточно, хороших казахстанских яблок. Сейчас вспоминаю три встречи Нового года: 1940 год в Воронеже, были жуткие морозы (финская кампания); 1942 г. в Москве, в школе посёлка ЗИС; 1943 год, в овраге Ленинградской области. В 1.00 фрицы открыли ураганный огонь по всему участку нашей дивизии. Все всполошились, но это оказалось просто новогоднее поздравление.

Тася, я писал несколько раз на завод, но так ничего и не выяснил. Зайди к Анастасии Александровне и узнай, можно ли что-либо на заводе достать: лампы, шнур и т. п., если да – постараюсь приехать. Узнай и напиши, это было бы здорово, а то у меня здесь абсолютно ничего нет. Интересно, сумел ли Игорь Пузырёв на заводе что-нибудь достать? Для меня это сейчас самое важное.

Никогда я не писал писем выпивши, ибо обычно сначала идут разговоры, а затем спать хочется. А сегодня решил написать. Мы попарились в бане с веником, потом распили пол-литра хорошей московской водки (приятелю из Красных Баков прислали), закусив салом и чесноком. Сейчас вечер, дрожит земля от далёких огневых налётов – это у соседей. У нас тихо – война не всегда и не везде.

Люди учатся, я каждый день на курсах радистов читаю радиотехнику. Многие части переброшены под Сталинград, а мы так и остались в этих болотах. Были разговоры о нашем отъезде, но все они кончились. Хорошо только то, что отсюда и только отсюда можно легче всего попасть в Германию, хотя бы в Восточную Пруссию. Мы первые дадим возможность немцам услышать запах гари в немецких городах. С юга не дойдёшь до Германии, да и отсюда это будет далеко и не скоро, поэтому в 43-м году меня не ждите.

Из приёмника, что стоит передо мной, льются звуки вальса. Вспомнил Миколку, жалко, что он не здесь: тяжело ему в тылу. Сущинский, Костяня – вот этим идёт быть на гражданке. Опять вспомнил пожелание Сущинского, что пора закругляться с жизнью, но я не сержусь на него. Не боюсь отправиться к Богу. Только полностью присоединяюсь к мнению Григория Мелехова: «Хорошо умереть во сне», а наяву всё-таки страшно. Правда, Андрей Болконский даже не лёг, когда около него упала граната, он хотел пристыдить своего адъютанта, но не успел… всё кончилось. В Казахстане есть животное – скорпион, если вокруг него обвести кольцо керосином, то он обежит вокруг несколько раз и, не найдя выхода, убьет себя – скорпионы не боятся смерти.

Выводов не делаю!

18.01.43

Ночь! На улице стоит одурманивающая погода; луна светит так, что можно читать. Вечером идёшь по узкой лесной дорожке и хочется чего-то другого, ненастоящего. Сейчас выходил из блиндажа, постоял, посмотрел – здорово и хорошо! В блиндаже все уснули, только я один сижу и пишу, правда, я уже поспал около 5 часов (с 7 до 2) под вальсы и танго, а сейчас, наслушавшись музыки, все спят.

Идёшь поздно, даже ночью, в лесу по дороге, и знаешь, что кругом только лес, на сотни километров нет ни одного домика, ни одной баньки, а чувство такое, что идёшь по городу. Слышны далёкие выстрелы пушек, редкие очереди пулемётов, горизонт освещается непрерывными ракетами, но это не бой, не война, а так люди дают знать о себе, что они не спят. Идёшь и чувствуешь, что везде, в 500–1000 метрах от тебя, по овражкам, по лесу, под землёй, есть люди, но их не видно. Приди на КП любого полка – кроме леса, ничего; если с тобой знающий человек, то он подведёт к ёлке, а под корнями дыра, залезешь туда – горит печь и спят люди. Вот и сейчас рядом со мной топится печка, дрова горят 24 часа в сутки, их здесь не экономят.