Геннадий Воронин - На фронте затишье…

— Я приказываю, — устало и неуверенно говорит Яковенко.

А мне и в самом деле начинает казаться, что болванка обязательно застрянет в моторе. Только надо пониже пригнуться — на всякий случай, если снаряд ударит в верхнюю часть самоходки.

Выглядываю в передний люк и чувствую, как неистово заколотилось сердце. Навстречу нам бегут Смыслов и Петров. Они бегут в полный рост, пренебрегая опасностью. Значит, все. Значит, нет ее больше — опасности.

— Наши, наши бегут, — кричу лейтенанту в самое ухо. Он даже не отстраняется и, нагнув голову, тоже выглядывает наружу. И в это время в верхнем люке появляется голова Смыслова.

— Стоп, машина! Приехали! — весело кричит Юрка и осекается, наткнувшись взглядом на труп Шаронова.

Яковенко бросает рычаги. Бледный до желтизны, он бессильно откидывается на сиденье.

…С трудом выбираюсь наверх. Руки и ноги не слушаются. Они какие-то ватные. Сажусь на башню. От свежего воздуха кружится голова и в глазах мельтешит красноватый туман. Он рассеивается медленно-медленно, нехотя… Вижу, как Левин — раздетый, в одной гимнастерке, словно ребенка, несет Егорку, прижав его обеими руками к своим орденам и медалям. Старшина пошатывается под тяжестью ноши. Лицо у него напряженное, словно каменное, и такое же белое, как и его волосы.

Он бережно опускает Егорку рядом с машиной и садится возле него на холодную, стылую землю.

— Дорохов, к командиру полка!

Застегиваю непослушные крючки шинели, затягиваю ремень на последнюю дырку и бегу к командирской машине. Полковника я побаиваюсь все больше и больше. Какой-то он странный. Особенно коробит его манера разглядывать. Осмотрит, пристально вглядится в тебя, ничего не скажет и отвернется. Глаза его всегда прикрыты очками. По ним никогда не определишь, что он думает.

Демин остался без адъютанта и ординарца и вот уже в который раз вызывает меня. И всегда сначала разглядывает, изучает. И лишь потом, молча — рукой или клюшкой — делает знак, чтобы шел за ним.

— У полковника глаз наметанный. Будешь ты у него ординарцем, — сказал мне сегодня Байсинов. И добавил с ехидцей: — Парень ты грамотный — читать и писать умеешь. А сапоги чистить научишься…

За это он получил затрещину. Но слова его заставили меня призадуматься: во-первых, со стороны виднее, а во-вторых, я и сам этого опасаюсь.

…Командир полка стоит у машины с капитаном Петровым. Оба склонились над картой, разостланной на броне. Петров что-то горячо доказывает, а Демин молчит. Он вроде не спорит и в то же время не соглашается, отчего капитан раздражается, злится.

— Товарищ полковник, ефрейтор Дорохов явился по вашему приказанию!

Оторвавшись от карты, Демин не спеша, степенно поворачивается, и спрятанные под очками глаза ощупывают мое лицо.

— Пойдете со мной, товарищ Дорохов. Подождите.

И к этой манере полковника называть солдат товарищами и по фамилии я тоже никак не привыкну: слова звучат у него, как ехидные шпильки. И в самом деле, какой я ему товарищ? Он полковник, а я ефрейтор. У него в полку самое высокое звание, а у меня самое маленькое — одна лычка. Да и по возрасту он старше меня раза в три.

…Мы спускаемся в балку. Демин идет впереди, словно измеряет длину тропинки своей рыбиной-клюшкой. Здесь тишина и покой. Деревья застыли перед нами, как солдаты перед высоким начальством. Не шелохнется ни один кустик.

— Ты откуда родом, товарищ Дорохов?

— Из Горьковской области.

— Нижегородский, значит?

— Так точно.

— Волгарь? — он с ухмылкой косится в мою сторону.

— Нет, товарищ полковник. У нас в селе речка называется Пьяной. Она в Суру впадает. А Сура уже в Волгу.

— Это за что же ее Пьяной прозвали?

— Не знаю. Извилистая она больно. Может, за это. Только не Пьяная, а Пьяна…

И снова шагаем молча… Впереди на тропинке появляется молоденький лейтенант с группой солдат-автоматчиков. Они сворачивают вправо и, пробираясь через кусты, взбираются вверх по склону. Демин провожает их задумчивым взглядом.

— А может, и нам тут подняться? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, сворачивает с тропинки.

Наверху у кромки кустарника останавливаемся. Демин осматривает раскинувшееся впереди поле. Только взвод автоматчиков выделяется на его белом холсте большим серым пятном. Полковник расстегивает планшетку, с минуту смотрит на карту, прикрытую целлулоидом, и бросает, не повернувшись: