Геннадий Воронин - На фронте затишье…

— Дима, швырни мне сидор, — просит снизу молоденький сержант. Ему сбрасывают из кузова вещевой мешок, и он ловко подхватывает его на лету.

Двое солдат так и не просыпаются — продолжают лежать неподвижно, прижавшись друг к другу.

— Шея болит, — ворчит третий. Он крутит головой, словно проверяя, на месте ли шейные позвонки, и спрашивает, ни к кому не обращаясь: — Вроде на место приехали? Да?..

Зенитчикам совсем невдомек, что днем по этому шляху курсировали немецкие грузовики и мотоциклы, что место нашей стоянки не такое уж спокойное, как им кажется.

К моему удивлению, дорогу мы оседлали без единого выстрела. Подкрались, подошли незамеченными. Зато днем немцы не позволили бы нам такой роскоши. Они бы наделали шума. А сейчас притихли, затаились, молчат…

Я выполнил приказание Грибана. Зенитчики соединились с ударной группой, и мне можно отправляться обратно. Но на покинутую высотку не хочется возвращаться. Сейчас там безлюдно. Никого нет. А одиночество для меня хуже всего.

Возвращается старшина. На уровне борта маячит его серая ушанка с надорванным ухом. Он забирается в кузов.

— Ну-ка, ефрейтор, сматывайся к своим! Или вон туда к пушке иди. Здесь мешать будешь.

Он не слишком вежлив и обходителен. Прямо в лоб, без окольных слов дает понять, что на бронетранспортере мне нечего делать. Стаскивая с пулеметного прицела брезент и проверяя ленты, старшина косится на меня недовольно, почти сердито.

Переваливаюсь через борт и, оступившись, чуть не падаю на сержанта, который сидит, прислонившись к гусенице и словно любуясь насаженным на ножик огромным куском тушенки, разглядывает его со всех сторон.

— Тише ты, жмурик! На штык сядешь! — сержант глядит на меня с хитроватым прищуром. На его худом полудетском лице выражение бесшабашности. Шапка лихо сдвинута набекрень. Губы кривятся в иронической усмешке. Он пытается говорить строго, но в голосе ни капельки злости.

— Пропрыгаешь ужин, а жрать всегда вовремя надо, — произносит он назидательным тоном и добавляет миролюбиво: — Как говорили древние греки, лучше заправиться раньше, чем никогда.

Сержант внимательно оглядывает меня и неожиданно предлагает:

— Колбасы хочешь? А то заваруха начнется — и про желудок и про двенадцатиперстную кишку позабудешь.

Он протягивает мне увесистый кусок тушенки и повелительно бросает, кивнув на лежащий рядом вещевой мешок:

— Хлеб тут, сам бери. У нас официантов нет.

Присаживаюсь на станину орудия и с удовольствием уплетаю ароматную свиную тушенку. На тощий желудок она кажется деликатесом.

— Слушай, ефрейтор, тебе сколько лет?

— Восемнадцать.

— А мне семнадцать. Ни одного годка здесь не встретил. Я, как говорится, воспитанник полка. А ты из какого полка — из самоходного или танкового?

— Из самоходного.

— Не из четырнадцать сорок седьмого?

— Ага…

— А Смыслова знаешь?

От удивления я перестаю жевать:

— Конечно. Он здесь, — показываю в сторону дороги, куда ушли танки и самоходки.

— Фома здесь? Факир?!

Сержант глядит на меня расширенными зрачками. Зажав остаток куска зубами и высвободив руки, он хлопает себя по коленям, видимо выражая таким своеобразным способом удивление и восторг.

— Ох и откалывали мы с ним номера в корпусной самодеятельности. Он и сейчас пляшет?

— Иногда. Под пулями… А так ему некогда.

— Ему некогда! Ха-ха… Ты его плохо знаешь.

Сержант разговаривает со мной свысока. Он явно бравирует, изображая из себя бывалого фронтовика.

— Вот бы со Смысловым сейчас увидеться! Его в полку тоже Фомой зовут?

— Не слыхал.

— Это мы его так прозвали. Из-за фамилии. Читал в газетах «Заветное слово Фомы Смыслова»?

— Читал.

— Поэтому и прозвали Фомой. Ты ему привет передай от Левки Чечеткина. Это я Чечеткин. Он знает. Меня полкорпуса знает…

На поле за дорогой ухает взрыв. Бравый сержант вскакивает, всматривается в темноту ночи. Из-за дороги доносятся новые взрывы.

— По местам! — кричат у меня над ухом. Это командует старшина своим зычным и густым басом. Он застегивает шинель. Натягивает перчатки.

— Левка, на место! Кончай жевать!

Чечеткин не спеша засовывает наполовину опорожненную банку в мешок, недовольно ворчит:

— И пожрать не дадут. Опять работенка…

Отпихнув вещмешок ногой и сдвинув шапку на самый затылок, сержант шагает к орудию, на ходу поворачивается ко мне.

— Ты ховайся. А лучше чеши отсюда. Сейчас концерт начнется. Привет Смыслову!