Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том II

«Неужели это не сон? Я среди своих!» — но вновь накатилось беспамятство.

Второй раз она приходит в себя уже в землянке. И видит возле себя товарищей, вместе с которыми еще недавно стояла под виселицей.

— Кто нас освободил?

— Партизаны. Им был дан приказ с Большой земли.

Саше рассказывают: спрятав автоматы под одеждой, партизаны пробрались в толпу жителей, согнанных гитлеровцами к месту казни. Когда офицер вышел огласить приговор, партизаны, стоявшие к немцам ближе всех, ударили по ним из автоматов. Испуганные жители попадали наземь, и это дало возможность партизанам быстро перестрелять немногочисленную охрану. Прежде чем к месту неожиданного происшествия успели примчаться из местечка другие гитлеровцы, партизаны вместе со спасенными отошли к близкому лесу и скрылись в нем.

Сколько их было потом, дней и ночей, в землянке лесного партизанского госпиталя? Горела огнем голова, и казалось — все еще пылает, пылает в ней звезда, выжженная на затылке. Пропадали слух, память, сознание. Не хотели заживать раны — следы многочисленных гестаповских допросов.

Наконец прибыл связной самолет. Час или два полета — и самолет приземлился на Брянском аэродроме. Оттуда увезли в госпиталь.

В первые же дни врачи сказали:

— Вам нужно лечиться серьезно и долго. Мы эвакуируем вас в тыловой госпиталь, где есть все условия…

— Нет, нет! — воспротивилась Саша. — Оставьте меня здесь! — Она боялась, что из далекого тыла может и не поспеть на свой фронт, где ее уже знают и товарищи и командование. Ей так мечталось, после того как вылечится, снова явиться в штаб и доложить: «Гвардии сержант Кулешова к выполнению задания готова».

Но врачи говорили: «Вам еще долго лечиться».

Саша завидовала друзьям, оставшимся в строю. Завидовала тем раненым, которые имели основания надеяться, что, выздоровев, вернутся в свои части. С волнением вслушивалась в сводки Совинформбюро: наши наступают в Крыму, взят Севастополь, началось наступление на Карельском перешейке… И ждала: «Мой Третий Белорусский скоро двинется вперед. И будет в сводке: «Войска Рокоссовского…» Наш фронт в центре других фронтов. Он пойдет на Польшу, в Германию… «Войска Рокоссовского на Берлинском направлении…» А я останусь здесь?»

23 июня 1944 года, на другой день после того, как исполнилось три года с начала войны, Саша услышала, что перешел в наступление и ее фронт. А она все еще оставалась в госпитальной палате.

Считанные минуты стоят поезда на этой маленькой станции. Едва успеет пассажир, выглянув в окно, пробежать взглядом по станционной вывеске и прочесть «Тарусская», как уже поезд катит дальше, от Тулы или на Тулу, и вновь по сторонам мелькают березовые перелески. Они то отступают в сторону, распахивая простор полей, то вновь набегают вплотную к железной дороге. Уже давно скрылись позади, за стеной леса, маленькая станция и поселок при ней, и взгляд путника из вагонного окна пробегает по новым и новым летящим навстречу рощицам, деревенькам, полянам, пашням, поселкам, не находя ничего особо примечательного, на чем задержался бы глаз. А ведь может именно здесь, в одной из изб, что мелькнули на мгновенье за белыми стволами придорожных берез, жил или живет человек судьбы удивительной.

Человек и место, в котором он живет… До обидного мало порой задумываемся мы над этим, занятые своими повседневными делами и заботами. Промелькнувшая по пути, затерявшаяся где-то позади в березовом море станция Тарусская… Повторите это название про себя и задумайтесь немного. Уже само название это скажет сердцу много: Тарусская… Та, русская… Цепная реакция чувств вызовет и поставит рядом с этим названием другие: Поленово, Ока… Красивейшие места нашей российской земли. Проезжаешь их, и неудержимо тянет сойти с поезда и не спеша пройти полевыми тропами или напрямик по ласково стелющейся под ногами траве, и по привольному лугу, мягким изгибом обнятому тихой, неслышной речкой, и через серебряно отсвечивающие прозрачные березнячки, и через задумчивый, зеленый полусумрак липовых и дубовых рощ. За одной из них вдруг откроется широкая жемчужно-серая лента шоссе, по которой стремглав летят разноцветные машины, и, если подойти поближе, услышишь шелест их колес, уловишь запах сгоревшего бензина и масла, но никакой машинный запах не в силах даже у дороги заглушить травяные, грибные, лиственные ароматы, царствующие окрест. И полоса асфальта, словно гигантская струна, натянутая на зеленую деку полей, непрерывно звучащая на низкой, мягкой ноте машинного гула, и поющие под ветром провода, несомые столбами, шагающими напрямик через поле, и видные на темном фоне дальнего леса белые домики, красные крыши и ажурная вышка водонапорной башни совхозной или колхозной фермы — все эти дела рук человеческих только дополняют исконную природную прелесть здешних мест.