Мкртич Саркисян - Сержант Каро

Ваан изобразил на лице понимание.

— Ну как?

— Интересно.

— Подумайте, герр Чобанян. — Браун протянул ему руку.

Возвращался Ваан подавленный и недовольный собой: «Сидел как мокрая курица, — негодовал он на себя, — и так беседовал с этим индюком, будто мы с ним вовсе не враги. Но разве солома силу ломит: место ли здесь геройство изображать? — думал он уже через минуту. — Мы должны воевать, бить гитлеровцев. И надо, чтобы в этом нам помогли сами же немцы…»

Большая часть бойцов вначале и слышать не хотела о том, чтобы даже на время напялить на себя ненавистную форму.

— Нет! Никогда!

Саядян терпеливо разъяснял.

— Мы должны сделать все, чтобы не вызвать подозрений, — сказал он, — нам сейчас нужна хотя бы относительная свобода, а немцы — слава богу! — предлагают нам также и оружие. Давайте заполучим его, чтобы в удобный момент повернуть против врага. Во времена Вардановой войны в 451 году персидский царь Азкерт, мечтавший обратить армянских нахараров — князей в свою веру, тоже поставил их перед выбором — жизнь или смерть! «Отрекитесь от своей веры — или вас растопчут слоны». И армяне провели врага, а вернувшись на родину, вооружили народ и войско для исторического Аварайрского сражения. Сегодня мы должны поступить подобно нашим предкам, ибо «смерть осознанная — бессмертие, неосознанная — забвение»!

После долгих споров и обсуждений решено было принять предложение немцев.

И вот настал наконец день, когда военнопленные сменили полосатую лагерную одежду на вражескую форму.

Зло шутили друг над другом. Даже люди с крепкими нервами сникли, словно соскребли с них человеческую и облекли в змеиную кожу. Самый молодой из бойцов, Варужан, пытался изорвать на себе форму:

— Собака я… фашист проклятый… Плевать я на себя хотел!

Его связали, утихомирили.

Когда Ваан впервые увидел себя в зеркале у парикмахера, будь у него «парабеллум» — разрядил бы в этого чужого, ненавистного ему человека.

Но с чем только человек не свыкнется! Привыкли и они. И даже подтрунивать стали — кто над носящими форму, кто над раздающими ее.

Однако враг оставался врагом. Надзор был по-прежнему строгий. Подполковник Саядян, теперь уже начальник штаба легиона, пожаловался как-то Брауну:

— Мы — солдаты рейха, а вы продолжаете держать нас за колючей проволокой.

Браун иронически улыбнулся.

— Вы пока все еще пленные. Присягнете — тогда положение изменится. Получите и оружие и свободу немецкого солдата.

Партева Карташяна Ваан знал еще по Еревану, со студенческих лет. Учился тот в Политехническом институте. Отец его, Мигран Карташян, был известным ученым. Потом выяснилось, что он враг народа, агент нескольких иностранных разведок. Близкие и друзья только и делали, что удивлялись да разводили руками: «Кто бы мог подумать?» Сын был исключен из института и из комсомола.

И вот, в далеком польском городе Возня, в шеренге пленных Ваан увидел Партева. Увидел и поразился, глазам своим не поверил: уж он-то знал Партева отлично. Впрочем, иначе и быть не могло. Яблоко от яблони… Надо предупредить товарищей, пока Карташян не успел хоть что-то вызнать о подполье. Успеть бы сказать Саядяну.

Во время ужина он подошел к Партеву:

— Привет, земляк…

— Привет! — холодно отозвался Партев.

— Откуда взялся?

— Поехал — попался, — отшутился тот.

Подпольщики почти не разговаривали с ним. Да и сам он к ним не тянулся. Замкнутый, отчужденный, молчаливый. Странными казались отношения, сложившиеся между Партевом и лагерным начальством. Его часто видели избитым в кровь. «Испытанный метод, — шептались подпольщики. — Пытаются провокатора за святошу выдать, готовы все кости ему переломать, лишь бы в доверие втерся».

Наконец наступил день, когда легионеры давали присягу.

Под звуки военного марша легион прошагал в сторону леса. На опушке высилась импровизированная трибуна, за ней — сердитое лицо фюрера в обрамлении фашистских знамен. Шумел зеленый лес, и ласково светило солнце. Жизнь оставалась жизнью.

Принимать присягу прибыл группенфюрер Генрих Метерлинг. Браун и офицеры его штаба в парадных мундирах обошли ряды. Штурмбанфюрер произнес речь:

— Я рад, что с сегодняшнего дня вы станете солдатами могущественной германской армии и с именем фюрера на устах пойдете в бой и на смерть…

Под конец штурмбанфюрер так растрогался, что на его рыжих ресницах заблестели слезы.

— Вы, солдаты высшей расы, завоюете мир, и он будет облагодетельствован вашими деяниями. Отныне и во веки веков Германия-это весь мир. Хайль Гитлер!..