Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Разве ты не веришь ей?

— Да ведь уж очень она хорошенькая…

Поговорив минут пять, мы начинаем спорить и ссориться, и я вынужден уступить: Оника трудно убедить в том, что девушка будет ждать его, что он может вернуться домой живым.

Узнав о том, что произошло между мной и Людой, он смеется.

— Конечно, откажет. Не успел познакомиться, уже объяснился в любви. Нет, ты человек несерьезный.

— Почему?

— Завоевать сердце труднее, чем выиграть бой, пойми, — авторитетно заявляет Оник. — Ведь перед наступлением происходит артиллерийская подготовка. Так и с сердцем: надо подготовиться и после перейти к атаке. А то просто: «Здравствуй, милая, люби меня, потому что врага надо ненавидеть, а нас любить». Разве так можно?..

— Не болтай глупостей!..

Оник хохочет, и разговор на этом кончается.

Пограничная широкая река, пограничный сломанный столб, пограничные размышления…

Наша земля свободна! Солдаты принесли в касках воды для командира.

— Наполовину советская, наполовину заграничная, товарищ подполковник!

— Пока она вся не станет советской, я не пригублю. Вот завтра перейдем реку, тогда…

Оник боится переправы: пока не прольется наша кровь и не смешается с рекой, советской она не станет!..

— Факт! — пыхтит махоркой подполковник, задумчиво глядя на незнакомый берег.

Он лежит на спине. Полузакрытые застывшие глаза безжизненно смотрят в синее небо. На щеках еще не высохли слезы. В первую минуту могло показаться, что он плачет от боли, прижимая рану рукой.

— Оник! — я опускаюсь на колени перед ним.

— Что вы делаете! — кричит связной. — Его убил снайпер, он держит его под прицелом.

Пока я раздумываю, снайпер уже стреляет. Пуля как ножом разрезает мою шинель.

— Он не сразу умер, — рассказывает связной. — Что-то долго говорил на вашем языке, звал вас. Но пока вы подошли…

Вместе со связным осторожно спускаем его в окоп. Ощупываю рану. Разрывная пуля попала в живот. Смерть наступила, вероятно, минут через десять. Значит, Оник смотрел в глаза смерти, слышал ее торопливую поступь, чувствовал холодное дыхание, звал на помощь жизнь, но смерть опередила…

Из нагрудного кармана достаю документы и даю связному, чтобы передал в штаб полка. А фотографии, его и Маник, оставляю в нагрудном кармане.

Оника похоронили вечером. Когда земля закрыла его, мне показалось, что и родной край тоже исчез под насыпью. Оборвалась последняя нить, связывающая меня с нашими горами и ущельями, водопадами и родниками.

Простой холмик, и оглушающая тишина закрыла все.

Звездная, темная ночь. На окраине села горят две избы. Ветер уносит искры в небо и бьет их о звезды. Ракеты хотят разорвать темноту, на несколько секунд это им как будто удается, но потом мрак делается гуще. Железобетонную темноту не разрушишь даже снарядом.

Сердце мое горит, как эти избы, и ветер моего горя рассеивает боль по всем углам души.

… Через несколько дней к ним домой постучится рассыльный из военкомата и вызовет отца к военкому. Встревоженный отец переступит порог здания. Военком пойдет к нему навстречу, пожмет руку и протянет лист похоронной…

— Утешьтесь, отец, сын ваш погиб за родину…

Отец ничего не сможет ответить. Высохнут губы, горе острыми когтями сдавит горло… «Утешься»… А как утешиться?.. Потом вернется домой. Жена спросит: «Зачем тебя звали?» Жену он, конечно, обманет — «Известие получено, героем стал наш сын». Но имени сына не произнесет, нет больше у него сына с таким именем, нет… Немного погодя: «Что-то голова разболелась, хорошо, если бы постелила мне»… Ляжет. Ляжет и мать. Материнское сердце почувствует несчастье. Лягут, но не смогут уснуть, притворятся спящими, скроют друг от друга горе и тайком будут плакать долго, днем и ночью, месяцами…

Водка укачивает меня, а голова готова лопнуть. Если бы я мог плакать!.. Но это невозможно, плач здесь сочтут ненормальностью. Водка крепкая, но и она не помогает, только кружит голову…

Входит помощник командира батальона по политчасти, Реваз Даллакишвили.

— Здравствуй, земляк!

— Здравствуй, Реваз!

— Ну, не плачь, не ребенок…

Реваз из Тбилиси. Мы долго беседуем с ним. Мое настроение передается и ему. Сегодня и Ревазу грустно Он предлагает мне встретиться после войны. Если же кто-то из нас погибнет, другой обязан навестить родных погибшего и рассказать обо всем.

— Приедут, — грустит Реваз, — польют нашим вином мою могилу, споют грузинские песни, и земля станет легче пуха… Не забудь уговора, смотри!..