Мкртич Саркисян - Сержант Каро

Между тем враг рвется вперед. «Неужели невозможно остановить его, неужели не начнется контрнаступление, где же второй фронт?» — эти вопросы волнуют нас больше всего, овладевая всеми, даже влюбленными. «Отступление из стратегических соображений» начинает нервировать и раздражать ребят.

— Товарищ батальонный комиссар, — спрашивает Федор Волков, почесывая затылок, — не лучше ли вместо отступлений из стратегических соображений наступать по тем же соображениям? До каких же пор?..

— Курсант Волков, когда отправитесь на фронт, осуществите это по своей инициативе, — сухо отвечает комиссар.

Последнее время живой и жизнерадостный Волков стал молчаливым и нервным. Грицай говорит, что он по ночам, натянув на голову одеяло, плачет. Волков из дому уже не получает писем, его родной город занят немцами. В руках врага сейчас все его близкие: мать, сестра, невеста.

У нас нет времени думать о Ноно. Она появилась, как сон, и исчезла. Я уже убежден, что это был обман зрения, больше ничего. Такого же мнения и Арташес, он целыми днями повторяет слова поэта: «Жизнь — это сон, а мир — сказка…» Что поделаешь. Хороший сон лучше плохой жизни, — говорит он, показывая на плачущее небо…

Из дому и от товарищей я почти каждый день получаю письма. Мать пишет, что все здоровы и скучают по мне. «… Дитя мое, следи за собой, не простудись, надвигаются холода. Родной ты мой (здесь растеклись чернила, на строчку капнула слеза), ни от моего брата, ни от брата твоего отца писем нет. Все глаза проглядела, ожидаючи писем…»

Все здоровы, — с горечью повторяю я, — только от брата матери и брата отца нет известий. Письмо произвело на меня тягостное впечатление. Мой дядя!.. Я мысленно переношусь в наше село, где под дедовским кровом свили себе гнездо ласточки и где вместе с ними щебечут шесть сыновей моего дяди. Дым от очага синим платком вьется над земляной кровлей и взлетает вверх. Дом полон запаха свежего лаваша. Хрустящие лаваши, оторванные от горячих стенок тонира, тают, как кусочки солнца, на зубах здоровых, загорелых мальчуганов.

Дяди нет!.. Я вижу сгорбленные под гнетом лет и печалей плечи моей бабушки, в ушах звенит веселый смех еще не знающих о своем горе осиротелых детей…

То же и у отцова брата — дом полон детей…

Два дня тому назад приезжал в Манглис отец Оника Чолахяна. Ребята встретили его громким «ура». Окружили, и посыпался град вопросов:

— Что нового в городе?

— Кто из молодых остался в городе?

— Как наши?..

Вместе с письмом мать прислала мне фунт табаку и двести рублей денег. До армии я никогда не курил при ней, да и что я за курильщик… Мать прислала табаку!.. Удивительное дело, мы дрались, бывало, из-за табаку, а теперь рука не поднимается закурить. Табак словно пахнет материнским дыханием, я словно вижу следы ее пальцев. Крепко храню в нагрудном кармане деньги и не хочу тратить: ведь их касались руки моей матери!..

Последнее время наша рота несла сторожевую службу. Я охранял продовольственный склад, вместе со мной сторожили ростовчанин Врублевский и ленинаканец Каро Габриелян. Каро был на фронте ранен и отправлен на воинскую учебу. У него звание сержанта. Его никто не звал по имени.

— Здравствуй, сержант, ну как ты?

— Сержант, родной, поговори обо мне с командиром взвода.

Слово «сержант» стало именем собственным. Составляя список роты, старшина Воблев написал: «Габриелян Сержант». Самолюбивый сержант возмутился, энергично запротестовал, говоря, что над ним издеваются:

— Ну, ладно, положим, ты меня убедишь, а попробуй убедить вот отца и мать. Да что ты, никого больше не нашел, чтобы поиздеваться?

Во время нашего дежурства произошел случай, имевший роковое значение для сержанта.

Продовольственный склад отделен низкой дощатой стеной от соседнего двора. Всю ночь шел дождь, всю ночь из соседнего дома слышался горький плач. Из громких разговоров посетителей я узнал, в чем дело. Младший сын хозяев дома был ранен в голову. Освободившись из армии, он вернулся домой больным. Этой ночью он неожиданно умер. Голос матери колол мне уши и сердце.

Плакало осеннее небо, плакала потерявшая сына мать, и мое сердце мокло от слез.

На рассвете к деревянному забору подошел старик, держа в руках тарелку с мясом и кувшин с вином.

— Сынок, — окликнул он по-грузински. — Возьми, выпейте с товарищами за упокой души нашего несчастного сына. Он был таким же молодым, как ты. Не отказывай, и ты ведь сын своей матери, генацвале…