Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Встать! — и перед тобой топают сапоги, с трудом несущие тяжесть невыспавшихся тел.

Сегодня за ужином недосчитались Сергея Папахчяна. Мы были удивлены, кто из нас не знал о его аппетите? Вернувшись в казармы, мы нашли Сергея спящим, сидя на койке, с кружкой в руке. Он собирался идти ужинать, но достаточно было ему присесть, чтобы очутиться в цепких руках коварного сна.

— Эх, солдатская жизнь! — смеется старшина и протягивает Сергею копченую рыбу с черным хлебом.

Ребята громко хохочут.

Наш третий взвод получил название интернационального. В нем русские, украинцы, грузины, армяне, азербайджанцы, осетины, евреи. Мы с гордостью носим это имя и стараемся ничем не опорочить его.

Раздается приказ:

— Интернациональный взвод, стройся!

— Проходит интернационал! — говорят на парадах.

Сегодня командир батальона объявил, что интернациональный взвод на пятнадцать дней должен отправиться в лес на заготовку дров для училища. Ребята очень рады и тут же садятся писать письма об этой большой новости…

Густой лес, а на косогоре двухэтажное полуразрушенное здание. Неизвестно, кто его построил и с какой целью. В ущелье веселая, приветливая речка. Лес ожил от шума топоров и пил.

По вечерам зажигается огромный костер, и наши тени, как сказочные великаны, вытягиваются на противоположном холме. С веселым треском пылает костер, и огненными языками тянется во мрак упорствующая темнота.

Оник стал поэтом. Вот уже несколько дней, как он что-то пишет тайком от нас. Сегодня вечером принес мне грустное, трогательное четверостишие.

— Помоги, дорогой, хочу послать Маник, — просит он.

Я отказываюсь, но влюбленные глаза умоляют, и я, исправив рифмы, читаю вслух ребятам.

Ах, в сердце стучалась весна, Чтоб прахом стать, как Ани [2] Ани — развалины древнего города Армении. . Ночь и темна и тесна… Умереть мне за тебя, Маник!

Вардан не выносит сентиментальности и вспыхивает.

— Ну, довольно! Пусть сама умирает за тебя, дурак!..

Оник огорчен.

— Я не такой, как ты, черствый футболист, я романтик, — защищается он.

Все хохочут, Вардан, схватившись за живот, катается по траве.

— Вы на романтика поглядите!..

Оник обижен на меня.

— Зачем ты прочел при этом болтуне? Где футболисту понять романтика?.. У него весь ум пошел в ноги.

Непонятно, почему Оник так упорно хочет прослыть романтиком, ведь он и без того действительно романтик, простой, наивный и немного смешной…

Отар Матиашвили хорошо говорит по-армянски. Вообще многие грузины нашей роты хорошо знают армянский язык, а армяне — грузинский. Отар жил в тбилисском армянском квартале Авлабар. Он начинает утешать Оника:

— Что ты горюешь, генацвале, у меня такая племянница, что во всем Тбилиси не сыскать!.. Отдам за тебя, да я для тебя ничего на свете не пожалею!..

Оник с недоумением пожимает плечами. В темноте изгибается, тоскует баян.

Ты сейчас далеко, далеко. Между нами снега и снега…

Угасает костер. Огненная улыбка медленно увядает. Гаснут и наши голоса.

Перед сном Вардан толкает Оника.

— Вы на моего романтика поглядите!..

— Футболист!.. — презрительно роняет Оник.

Лес молчит.

На рассвете пошел дождь, затем откуда-то из-за туч выпрыгнуло солнце и стало с жадностью пить сырость дождя и утренней росы.

Я и Арташес решили пойти на ближайшие поля поесть кукурузы.

— Вкусно! — уверяет Арташес.

Командир взвода лейтенант Осипов — душа человек. У нас репутация хороших работников, мы не симулянты. Он, не задумываясь, дает нам «отпуск» на целый день.

— Ладно, идите.

Мы, радостные, уходим.

Лежа в поле, мы мечтаем вслух. Арташес после долгих раздумий приходит к выводу:

— Плох тот солдат, кто не хочет стать генералом, — повторяет он заученную недавно фразу. — Я, брат, полюбил лагерную жизнь, хочу стать генералом, — заявляет он так уверенно, словно его отделяет от генерала один шаг.

Я считаю, что нет ничего благороднее литературы, что я ни на какое генеральское звание не променяю имя поэта. Мое возражение неизвестно почему оскорбляет Арташеса, и он начинает упрекать меня за отказ от генеральского звания. Его серые глаза внезапно темнеют.

— Эх, о чем мы спорим, до конца войны еще далеко. Кровь прольется, братец ты мой, кровь таких молодых, как мы.

— Посмотрите-ка на генерала, — смеюсь я, — начал ныть…

Тема разговора моментально меняется, когда я нахожу в траве синдз [3] Синдз — съедобная трава. … Он уносит нас в наши туманные горы, наши солнечные поля и долины. Вот девушки, подоткнув подол, собирают синдз и поют.