Богдан Сушинский - Путь воина

Выплеснув весь свой гнев, Потоцкий оставил попытки взобраться на коня, уселся в свое походное кресло и посмотрел на пленника с таким дружелюбием, словно перед ним появился тот единственный человек, с которым он только и может поговорить по-людски, отвести душу, довериться. Причем взгляд этот был искренним – настолько надоело сейчас графу все это «гоноровое и высокородное», что окружало его в лагере.

Потоцкий давно заметил, что начинает сторониться польской шляхты, его больше не тянет на сборища аристократов, ему осточертели бесконечные рассуждения о бедной, многострадальной и несбыточной «Великой Польше от моря до моря»; осточертели склоки по поводу маетностей, дуэлей и родовых передряг. Он старел – и признавал это. Он устал от жизни – и даже не пытался скрывать этого. Ему хотелось покоя и одиночества, одиночества и покоя…

Сегодня ночью он едва устоял от воплощения совершенно безумной в его положении идеи: взять с собой три сотни драгун и, оставив лагерь, умчаться в сторону Богуслава. Якобы за подкреплением, чтобы собрать новое войско и прийти Калиновскому на помощь. И гнали его в бега не столько страх, сколько гнуснейшая нравственная атмосфера, создавшаяся в лагере.

– Почему ты сразу же не заговорил, казак? – устало упрекнул он Галагана. – Зачем нужно было мотать нервы себе и нам? Ты ведь знаешь… Если уж попался, нужно рассказать все, что тебе ведомо. Тебе еще водки?

– Хватит, ваша ясновельможность, – негромко, вздрагивая от страха и боли, ответил пленный. Теперь он был сама покорность. Но не Потоцкому говорить ему о судьбе, от которой самому командующему не сбежать из лагеря ни с тремя, ни с десятью сотнями отборнейших драгун. – Я свое отпил.

– Мы не враги. Ты ведь не татарин какой-нибудь и не турок. Обычный подданный Его Королевского Величества. Или уже не подданный?

– Подданный, ваша графская ясновельможность, – смиренно подтвердил Галаган, покаянно икнув, но тотчас же прикрыв рот ладонью, чтобы не раздражать Потоцкого.

– И в реестре, наверное, состоял?

– Под Хотином сражался, ваша графская ясновельможность. Под командованием его светлости коронного гетмана Ходкевича, Царство ему Небесное. Господин Ходкевич лично благодарил меня за храбрость.

Потоцкий откинулся на спинку кресла и вопросительно взглянул вначале на Калиновского, затем на Корецкого, Чеславского, Ядвинского, как бы спрашивая: «Ну что, стоит ему верить»? Ни один из них не ответил гетману ни словом, ни взглядом. Все впились глазами в казака словно разуверившееся племя – в лик невесть откуда явившегося им мессии.

– Слово шляхтича, что ты будешь отпущен, если честно расскажешь нам о том, что происходит в лагере этого предателя короны Хмельницкого. Тебе, как казаку, сражавшемуся под хоругвями гетмана Ходкевича, мы прощаем все твои прегрешения перед королем и верой. Вы подтверждаете мои слова, господа? – обратился граф к офицерам.

– Подтверждаем, – зло, неохотно подтвердили те. Но подтвердили все. Галаган с преувеличенной надеждой во взгляде наблюдал за ними, отлично понимая при этом, что слова своего они не сдержат.

– Так сколько сейчас войска у Хмельницкого?

Галаган замялся, пожал плечами, прокашлялся…

– Так ведь точной цифры, ваша графская ясновельможность, не знаю. Я – простой казак, хоть и служил в сотне, которая охраняет гетмана.

– Видим, что не полковник, – прервал его коронный гетман. – Но служил все-таки в охранной сотне, поэтому хотя бы приблизительно. Ну?!

– Да как сказать… Позавчера слышал, как сотники говорили промеж собой, что нас вроде бы тысяч тридцать уже и что с таким войском можно штурмовать ляхов… Нижайше прошу прощения, поляков. Просто они так говорили.

Гетманы многозначительно переглянулись.

– Не пугайся, говори так, как слышал, – попытался успокоить его Потоцкий.

– Но в тот же день, – продолжал Галаган, – из Запорожья подошли еще две сотни запорожцев. Да из-под Умани какой-то атаман привел отряд в две с половиной тысячи. Вчера тоже прибилось к нам три или четыре отряда. Небольшие, правда, всего тысячи по полторы каждый…

– Ну и сколько же всего сабель может быть сейчас у Хмельницкого? – кончилось терпение у Калиновского.

– Пока немного, думаю, тысяч за сорок. Но слышал, что сегодня еще должны прибыть два полка с левого берега Днепра, откуда-то с Полтавщины. А еще может вернуться сотня запорожцев, которая приведет с собой полк донских казаков. О дончаках в лагере много говорили. Может, и врали, ваша графская ясновельможность. Это если бы вы полковника Ганжу или Кривоноса захватили, те лучше знают. Потому что каждый день принимают новые отряды и указывают, где им разбивать лагерь.