Идиллия Дедусенко - В «игру» вступает дублер

— К столу! — быстро скомандовал Игнатов.

Капитан послушно пересел.

— Ну что? Поговорим начистоту? Прекрасно знаете, что это в ваших интересах. Итак, Пшеничный — ваша подлинная фамилия?

— Н-нет, вымышленная.

— Псевдоним?

— Азовский.

— Куда шёл?

— В Грозный.

— Зачем?

— Должен был связаться с резидентом и участвовать в крупной операции по срыву снабжения горючим советских войск.

— Кто проводил инструктаж?

— Начальник абвергруппы № 101 Файст в присутствии генерала Кестринга («так вот он зачем пожаловал!»).

— Они, конечно, дали пароль к резиденту.

— Да.

— Устный или вещественный?

— Устный: «У вас не найдётся томика сочинений Пушкина?»

— Отзыв?

— «Найдётся».

— Дальше?

— Тогда я должен был попросить «Кавказского пленника».

— Зачем вы передали Иванову компас?

— Он должен был вернуться, чтобы доложить Файсту разведывательные данные, а также — что со мной. Я боялся, что он заблудится в степи, попадёт в руки красноармейцев, потому и дал компас.

— Что ещё должен был сделать Иванов?

— Кроме разведки частей корпуса генерала Кириченко, ничего.

— А чем же вызвано нападение на Алёшина?

— Ну… хотел уйти… Это как бы от меня отводило подозрение.

— Остальные?

— Остальные ни при чём. Мы с Ивановым на некоторое время перешли в лагерь и «организовали» группу для побега, чтобы всё выглядело достоверно.

Игнатов позвал конвойного, распорядился:

— Увести!

Прежде чем доложить Панову, Валентин сел за стол, задумался. Интересно, сумел ли Иванов вернуться в разведшколу? Если да, то Файст всё равно не знает, удалось ли вывернуться капитану. Подтверждением может стать только знак от резидента. Это надо использовать, тем более, что пароль известен. И он отправился с докладом к генералу.

Зигфрид не был у Анны около трёх недель. Волнение, которое он испытал во время последней встречи, улеглось. Но иной раз ему так явственно представлялись её глаза с таившимся в них вопросом, что он начинал пристрастно сам себя допрашивать: чувствует ли он к ней то же, что она к нему? Анна из тех, кого обманывать просто преступно, кого нельзя водить на поводке надежды. Он невольно дал ей такую надежду, а сам не кажет глаз.

Стоящий на керосинке кофейник задребезжал крышкой. Зигфрид заварил кофе, налил в стакан, подошёл к окну, ожидая, пока чуть-чуть остынет. Вот и зима пришла. Снега пока немного, не то, что у них в Подмосковье, где он сразу ложится высокими сугробами. Но на улице так зябко, и так приятно сейчас сидеть дома, потягивая горячий кофе.

Однако ему надо идти. Непременно надо попасть в «берлогу» к Петровичу. Связь с Анной он сейчас держал только через него, передавал ей тексты радиошифровок. Она, конечно, молодчина. Прекрасно научилась владеть рацией, чётко передаёт тексты и принимает ответные распоряжения. Может, потому и прекратили за ним слежку, что установили его «непричастность» к рации: в то время, как он находился «под присмотром», радиограммы выходили в эфир. К тому же, разведгруппа провела ещё две операции «Дас Фенстер», удовлетворив просьбу Зигфрида о дезинформации гитлеровских ищеек. И узнал он об этом от… Шкловского.

Как-то вечером Шкловский опять был чрезвычайно любезен и уговорил Ларского поужинать в ресторане, посидеть за чисто мужской беседой. Они устроились за столиком, стоявшим в углу, Шкловский заказал много шампанского. Они уже изрядно выпили, когда Шкловский, похвалив сегодняшний спектакль и высказав восхищение фрау Луизой, неожиданно спросил:

— А вы что же, разочаровались в своей модисточке? Совсем никуда не выходите.

Зигфрид понимал: Шкловскому известно, что ходит он не к модисточке, но спросил, придав голосу оттенок недоумения:

— Вы меня опекаете? Даже до постели добрались.

— Не обижайтесь, Ларский, — засмеялся Шкловский. — Я чисто по-дружески. Она, конечно, очень мила, эта учительница, но, увы, слишком скромна. Или не очень?

— Ну, это уж слишком… — возмутился Зигфрид, стараясь понять, что ещё известно Шкловскому. — Я не сторонник пересказывать в подробностях свои отношения с женщиной.

— Ваше благородство уважаю. Ещё раз прошу не обижаться. Давайте лучше выпьем за прекрасных дам, они все этого заслуживают.

— За дам — дело святое, — полушутя поддержал Зигфрид.

— В таком маленьком городе все красавицы наперечёт, мы даже можем назвать их по именам, — продолжал Шкловский. — И вполне возможно, что одна из них — советская «пианистка».