Владимир Зазубрин - Два мира (сборник)

Очевидные совпадения интонации, стиля, идейного содержания с уже цитированным монологом Рагимова вряд ли случайны. Во всяком случае, они снова адресуют нас к зазубринскому роману.

Как видим, отзвуки романа «Два мира» слышатся в произведениях таких разных писателей, как Михаил Булгаков, Юрий Слезкин, Алексей Толстой. Думается, их можно обнаружить и в других книгах двадцатых годов, если перечитать их, предварительно внимательно познакомившись с «Двумя мирами».

Правда, необходима оговорка. Дело в том, что в двадцатых годах многочисленные читатели этой книги (среди которых, естественно, было и немало писателей) знали ее текст, существенно отличающийся от того, с которым встречается нынешний читатель, если берет в руки, например, издание 1987 года: через много лет после возвращения сочинений и имени Зазубрина в нашу литературу роман «отредактировали», а вернее сказать — пригладили, причесали, обезболили… Не пора ли вернуться к авторскому тексту — и авторской воле!

В истории литературы не раз бывало, что более поздние книги обращали читательский взгляд на сочинение, им предшествовавшее и как бы связующее их между собой. Хочется, чтобы это произошло и с книгой Зазубрина. Она стоит того.

И еще один внимательный читатель нашелся у зазубринских «Двух миров». Наиболее значительное произведение Андрея Платонова — роман «Чевенгур» по жанру представляет собой антиутопию. На наш взгляд, важную роль в формировании этого замысла романа мог сыграть один зазубринский очерк, который также во многом позволяет уточнить, насколько картина чевенгурской коммуны представляет плод платоновской фантазии, а насколько — является отражением действительности революционной эпохи.

В 1926 г. в третьем номере журнала «Сибирские огни» (май — июнь) был напечатан большой очерк писателя Зазубрина «Неезжеными дорогами»; часть очерка посвящена городу Кузнецку — городу, где когда-то сидел в тюрьме Достоевский. В июне, еще до выхода журнала, фрагменты очерка были опубликованы в ленинградской «Красной газете», а 19-го июня перепечатаны парижским «Возрождением». Зазубрин, который здесь, по его собственному признанию, отдал «свое перо бесстрастному протоколисту», описал, что творили в Кузнецке после его захвата красные партизаны во главе с неким Роговым, и это описание поразило видавших виды и красных и белых. «Из четырех тысяч жителей Кузнецка две тысячи легки на его улицах. Погибли они не в бою. Их безоружных просто выводили из домов, тут же у ворот раздевали и зарубали шашками. Особо «именитых» и «лиц духовного звания» убивали в соборе. Редкая женщина или девушка в Кузнецке избегла гнусного насилия. Рубились люди, так сказать, по «классовому признаку». Именно: руки мягкие — руби, на пальце кольцо или следы от него — руби, комиссар (чиновник колчаковской администрации. — Б.С. ) — руби.

При царе подрядчик по постройке церквей, в германскую войну — подпрапорщик и георгиевский кавалер, Рогов в революцию стал «красным», стал «революционером». Этот «красный революционер» грабил, сжигал церкви, огнем и мечом стирал с лица земли целые села, опустошал города.

Казнимых Рогов всегда мучил — отрубал у живых руки, ноги, отрезал половые органы, жег живьем. Любопытная деталь: горючим материалом для костров почти всегда служили дела местных архивов (в огне погиб ценнейший Кузнецкий архив).

Но, несмотря на всю прямолинейную примитивность «классового подхода» к людям, в голове у этого «революционера» царила невообразимая путаница. Так, он не сжег, не тронул ни одной церкви, построенной им самим. При соединении с регулярными войсками он начал истреблять наших командиров и комиссаров. Мотивы, конечно, были самые простые: комиссар, значит, начальник, значит, насильственник — руби. Его спрашивали о Ленине и Троцком. Рогов самонадеянно заявлял, что и Ленина поправит и Троцкого поправит. Потом он Ленину и Троцкому и всем «жидам» объявил войну. В этой войне он был побежден и трусливо кончил самоубийством, штаб его был захвачен и уничтожен одной из дивизий Красной Армии».

В очерке есть и другие потрясающие факты зверств «красного бандита» Рогова и роговцев. Тут и распилка живьем двух колчаковских милиционеров (пилу и документ о факте такого рода казни Зазубрин раздобыл в Кузнецке для Новониколаевского музея), тут и посещение писателем Кузнецкого собора: «Мне кажется, что я иду по запекшейся крови. Сюда в 19-м роговцы согнали «буржуев, попов и прочих паразитов» и здесь «казнили» их четвертованием, жгли. Здесь, в алтаре, на престоле, была разложена и изнасилована толстая купчиха Акулова. Изнасиловав Акулову, роговцы воткнули ей в живот зажженную рублевую свечку.