Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

— Полагаем так: пригодится вам, Александр Иванович!

Право, радостно сознавать, как вырос за эти годы родной город, как много самых различных, нужных для победы вещей делает он сегодня! И как ни загружен Покрышкин, как ни теребят его земляки, никому нет отказа в приеме.

Но вот и последний вечер. С Красного проспекта — гром оркестров. Холодные иглы прожекторов царапают черное сибирское небо. Ветер с Оби рвет знамена.

— Счастливого пути до Берлина! — Секретарь областного комитета партии обнимает полковника. — До скорой встречи! Ждем тебя с победой...

Уже заведены моторы, и воздушный корабль на старте. Голубые прожекторы красят в неестественно яркий цвет мокрую траву, по которой Покрышкин идет к самолету, бережно ведя под руки плачущую мать и грустную жену. Впереди дальний путь, и вылететь надо до рассвета, чтобы успеть засветло сесть в Москве. Короткие волнующие секунды прощания, скупые слезы, теплые объятия.

Снят трап, щелкнула дверца, и самолет начинает разбег.

Полковник долго глядит в ночь на удаляющиеся огни Новосибирска. Позади уже скрылась тусклая лента Оби, уже гаснут звезды. На западе небосклон еще черен.

Впереди Урал, Москва, граница, фронт...

Так вот и началось наше знакомство с героем этой книги. А продолжилось оно месяц спустя в маленькой польской деревушке Мокшишув, возле города Тарнобжег. Это была первая в жизни корреспондента «Комсомольской правды» поездка за границу, и он немало гордился этим обстоятельством. Война уже ушла с советской земли, и ее огненный вал катился все дальше на запад.

Многое здесь было вчуже и внове: и пышный замок графа Тарновского, в котором теперь жили летчики соседней дивизии полковника Грисенко, и удивительные вывески частных магазинов, где по баснословным ценам предлагались никому не нужные соломенные шляпы и фарфоровые безделушки, и парикмахерская с ярко начищенным медным тазом вместо вывески и надписью: «Фризер для панов и пани», и удивительный костел с ярко разукрашенными веселыми деревянными святыми, с босых ног которых набожная клиентура давно уже сняла поцелуями краску.

Летчики, уже осмотревшись и пообвыкнув, жили обычной фронтовой жизнью. Фашисты были рядом, рукой подать —за Вислой, и шоссе, что вело на аэродром, где летчики осваивали только что полученный новый скоростной «Лавочкин-7», находилось в зоне артиллерийского обстрела — открытый участок проскакивали на автомашинах с бешеной скоростью, подчас лавируя между воронками, так как их не успевали засыпать. В ожидании нового наступления истребители дивизии Покрышкина вели воздушную разведку, прикрывали коммуникации, ходили парами в свободный охотничий полет...

Полковника я нашел в крестьянской хате с пожелтевшими фотографиями хозяев на стенах, с херувимами и зелеными бумажными розами над деревянной кроватью. Под потолком в хате висело какое-то хитроумное сооружение из затейливо вырезанной цветной бумаги. Как хороший постоялец, полковник ничего не трогал и не менял. Он хотел сдать хозяевам хату в полной сохранности.

Я бы покривил душой, если бы сказал, что Покрышкин встретил гостя с радостью; общение с представителями прессы утомило его и в Москве и в Новосибирске. Но, будучи человеком слова, он тут же собрал Своих командиров и объявил им, что вот комсомол прислал в дивизию журналиста. Зачем они ездят, сказал он, всем известно, и, стало быть, нужно ему всячески помочь: что надо — рассказать, что надо — показать; но только чтобы летчики говорили правду, не привирали, как иногда водится, а если окажется, что кто-либо это указание нарушит, то с него будет строго взыскано.

Через полчаса Покрышкин отвез меня на аэродром 16-го гвардейского истребительного полка, в котором еще недавно служил он сам. По краям летного поля в земляных капонирах стояли красноголовые самолеты, тщательно прикрытые свежесрубленными хвойными лапами. Под крыльями, как всегда, возились мотористы и техники. На командном пункте у репродуктора, стоявшего на сколоченном из неструганых досок столе, сидел плотный рыжеватый подполковник с Золотой Звездой на гимнастерке. Он внимательно слушал доносившиеся по радио отрывистые команды одного из офицеров, находившихся в воздухе. Рядом — другой Герой Советского Союза, капитан с обгорелым лицом; вся грудь его была в орденах.

Подполковник встал, чтобы отдать рапорт, но Покрышкин махнул рукой: сиди, мол, и делай свое дело — и коротко познакомил нас:

— Это корреспондент. Будет с нами жить... А это мой заместитель, подполковник Крюков... И исполняющий обязанности командира полка капитан Клубов. Помните, я в Москве рассказывал про летчика, который сбил тридцать девять самолетов? Ну, так вот это он.