Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Передо мной лежала копия наградного листа, которую успел сунуть мне расторопный помощник секретаря ЦК. Это было необычное, пока единственное в своем роде, представление летчика к званию трижды Героя Советского Союза. Лист был заполнен еще 22 декабря 1943 года и подписан тогдашним командиром дивизии гвардии полковником Дзусовым. Я потихоньку переписывал к себе в блокнот:

« Фамилия, имя и отчество: Покрышкин Александр Иванович.

Звание: дважды Герой Советского Союза, гвардии майор.

Должность: и о. командира 16-го гвардейского истребительного авиационного полка.

Представляется к званию: трижды Герой Советского Союза.

Год рождения: 1913.

Национальность: русский.

Партийность: член ВКП(б) с 1942 года.

Участие в войне: с 22 июня 1941 года. За период боев по 20 декабря 1943 года включительно совершил 550 боевых вылетов, провел 137 воздушных боев и сбил 50 вражеских самолетов.

Имеет ли ранения и контузии: не имеет.

Чем ранее награжден: орденом Ленина — 22 декабря 1941 года, Орденом Красного Знамени — 22 апреля 1943 года, получил звание Героя Советского Союза со вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» — 24 мая 1943 года, награжден медалью США «За заслуги» — в июне 1943 года, орденом Красного Знамени — 18 июля 1943 года, получил звание дважды Героя Советского Союза — 24 августа 1943 года.

Постоянный домашний адрес: Новосибирск, улица Лескова, дом 43-а».

Я снова взглянул на Покрышкина. Увлекшись, он рассказывал секретарю ЦК комсомола об одном из воздушных боев, показывая пластичными и точными движениями рук маневры самолетов. Он раскраснелся, глаза его блестели, и я невольно залюбовался этим человеком богатырского сложения, одним из тех удивительных людей, которых дарит России Сибирь. Ведь надо же: сбил полсотни вражеских самолетов, а у самого ни царапинки!

Что это — удача? Нет, выучка. Выучка и характер. Тот крепкий характер, который читается на открытом и волевом лице этого человека. Я уже слышал, что жизнь у него была нелегкой, что ему не так просто далась карьера летчика, если тут вообще применимо слово «карьера», что на его пути было всякое: и хорошее и плохое. Но вот сумел человек все преодолеть и стать летчиком №1 советского Военно-Воздушного Флота!

Тем интереснее было проследить этот долгий и сложный путь, встретиться сначала с семьей, с родными и близкими Покрышкина, а потом с его однополчанами и попытаться рассказать о нем читателям...

— Так вот, товарищ Покрышкин, завтра утром в дорогу, и не забудьте нашего корреспондента. Теперь мы прикомандировываем его к вам: куда вы, туда и он, — сказал, улыбаясь, секретарь ЦК комсомола.

Покрышкин насупился.

— Вот что, — глуховато сказал он, полуобернувшись ко мне. — Я все-таки не балерина и... Ну, в общем, ничего такого особенного, экзотического во мне пет. Конечно, я, как говорится, благодарен за внимание, но давайте договоримся сразу: писать не обо мне, а о дивизии. У нас с каждого хоть портрет пиши, хоть бюст лепи. Вот Клубов — тридцать девять самолетов сбил, Глинка Борис — двадцать девять, Труд — двадцать четыре, Трофимов — двадцать три, Федоров — двадцать два. Одних Героев Советского Союза в дивизии двадцать один, а которые с орденами и медалями ходят — семьсот двадцать шесть!..

— Но за вами ведь самый большой результат. Говорят, вы сбили более полсотни, — сказал секретарь ЦК комсомола.

— Ну и что же? Все сбивают, дело тут не в статистике. Я хочу заранее уговориться: если уж писать, так обо всех!

— А как же иначе? Конечно, обо всех, — вставил, наконец, и я словечко.

Покрышкин недоверчиво покосился в мою сторону и вдруг как-то неожиданно и приятно улыбнулся, блеснув ослепительно белыми зубами.

— Ну ладно, поедем.. Только вы должны меня понять. Я вот уже двое суток в Москве, а в гостиницу невозможно войти: и корреспонденты, и фотографы, и художники, и даже скульптор — говорит, приказано лепить. Надо ему позировать, а у меня часы считанные...

В общем наутро мы отправились в путь. Самолет был просторный, удобный, с салоном; мягкие кресла были одеты в белоснежные накрахмаленные чехлы. Бортпроводник в сержантских погонах с тихой укоризной глядел на неописуемый ералаш, который сразу же устроили, вскарабкавшиеся вслед за Покрышкиным кинооператоры, фоторепортеры, корреспонденты газет. Не хватало только скульптора, которого бросили на произвол судьбы в гостинице вместе с его глиной.

Покрышкин хмуро огляделся, пожал плечами, уселся поглубже в кресло, засунул руки в карманы своей кожаной куртки и сразу уснул. Уснули и его спутники, утомленные предотъездной суетой. И только мне все еще не спалось. Я впервые за всю войну летел не к фронту, а в далекий тыл — не терпелось увидеть эту вторую, оборотную сторону фронтовой жизни, которой вот уже четвертый год жил наш народ.