Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Немцы подходили все ближе. Теперь подобраться к самолету можно было только под покровом ночи. Когда стемнело, Покрышкин с пехотинцами подъехал на грузовике к беспомощно распластавшемуся на пашне «МИГу». Надо было поднять хотя бы метра на полтора его нос, чтобы выпустить шасси, а затем, прицепив за хвост, укатить в тыл.

Как ни бились бойцы, но оторвать от земли грузную, весившую более трех тонн машину не удавалось. А гул канонады нарастал, и все небо пестрело огнями разноцветных ракет.

— Придется, наверное, вам лишиться своей машины, товарищ летчик, — сочувственно сказал старшина, командовавший бойцами.

Покрышкина бросило в жар. Как же он посмотрит в глаза командиру, товарищам, Грише Чувашкину? Ведь сейчас каждая машина на счету. Тем более «МИГ»! И он снова и снова старался сдвинуть машину с места...

Уже поздней ночью, когда, казалось, все надежды на спасение самолета рухнули, Покрышкина осенила счастливая мысль: а что, если лопатами подкопать землю под плоскостями, выпустить в эту яму шасси и потом выкатить самолет? Бойцы взялись за лопаты. И через два часа, на рассвете, провожаемый хлопками рвущихся мин, грузовик покатил в тыл, таща за собой подпрыгивающий на кочках самолет.

Обстановка за ночь еще больше изменилась к худшему: гитлеровцы вышли в тыл дивизии. Собрав все силы в кулак, пехотинцы прорвали кольцо, но впереди снова были немцы. Надо было опять и опять с боями пробиваться на юго-восток, чтобы соединиться со своими.

Дивизия вела бои по ночам, отсиживаясь днями в балках, чтобы не навлечь на себя удары вражеской авиации. Эти ночные бои, когда вся степь впереди, сзади и по сторонам озарялась мертвым пламенем ракет и дрожащими трассами пуль, надолго запомнились Покрышкину. Думал ли он, что ему придется стать пехотным командиром? Но вот к нему подходили пехотинцы и полушутя-полусерьезно говорили: «Ну, авиатор, веди нас, прокладывай дорогу!» И он со своим грузовиком выезжал вперед, собирал бронемашины, ставил их в голову колонны и, взяв полуавтомат и гранаты, вел бойцов, и они сметали с дороги немецкие заслоны.

Так добрались до Володарки. Полевой аэродром, с которого Саша начинал полет, окончившийся так печально, лежал немного в стороне, за лесом. Он свернул туда. Там все было пусто. Ветер играл пеплом сожженных документов. Здание мастерских взорвано, самолетов не видать...

Горькое чувство охватило Покрышкина: где и когда теперь он свидится со своими друзьями? И удастся ли вообще выбраться из этого проклятого окружения?..

А полк в это время находился уже на Таганрогском аэродроме. Изрядно потрепанный в многодневных непрерывных боях, он, по приказу командования, отходил для отдыха и пополнения в Ростов. На его место выдвигались авиационные части, прикрывавшие до этого Ростов от налетов немецких бомбардировщиков.

В полку все были встревожены исчезновением Саши Покрышкина. И летчики и техники успели полюбить этого большого и сильного упрямца. Он снискал всеобщее уважение своей настойчивостью, стремлением довести до конца всякое начатое дело и неустанной изобретательностью. Правда, некоторым не по душе была его сухость, которую люди, плохо знавшие Покрышкина, могли принять за неуживчивость; он не сразу сходился с людьми — был самолюбив и не терпел, когда вдруг его похлопывали по плечу или начинали подробно разъяснять какие-нибудь популярные вещи, которые сам он хорошо знал.

Особенно много хлопот доставлял он некоторым политработникам, привыкшим работать по шаблону. Иногда, не зная о том, что Покрышкин много читает и постоянно следит за литературой, они вдруг начинали втолковывать ему популярным языком то, что сам он изучил уже несколько лет тому назад. Покрышкин в таких случаях обрывал разговор, не желая тратить время попусту, и дело иногда доходило до скандала.

Зато уж если он сближался с человеком, то дружба эта была крепче стали. Саша готов был всем пожертвовать для товарища. И теперь, когда он так внезапно исчез, летчики вспоминали, как Саша уступил свой теплый комбинезон захворавшему Селиверстову, а сам полетел в рваном, как он, еще в мирное время, поколотил хвастуна, презрительно отозвавшегося об Атрашкевиче, как выхлопотал у командира отпуск технику, у которого стряслась дома беда.

Теперь наиболее ответственные разведывательные полеты поручались Пал Палычу Крюкову. Он привозил неутешительные вести: немцы, уже захватившие Мариуполь, рвались к Таганрогу.

Это были критические дни кампании 1941 года. Гитлеровцы бросили на карту все, что имели, чтобы добиться решающего успеха до наступления морозов. На севере был блокирован Ленинград. Под Москвой опытнейшие полководцы германских танковых армий Гудериан, Гот и Хюпнер упрямо пробивались к советской столице, стремясь зажать ее защитников в клещи. На юге соперничавший в славе с Гудерианом Клейст стремился любой ценой проложить своими танками путь к нефтяным богатствам Майкопа. В предвидении жестоких боев в горах Кавказа гитлеровское командование направило на Южный фронт специально обученный 49-й горно-стрелковый корпус Кюблера.