Артем Анфиногенов - Мгновение – вечность

Другая опасность – аэростаты воздушного заграждения.

Маневрировать в сетях свисавших с неба стальных тросов – безрассудство. Строй рассыплется, управление группой нарушится.

Как быть?

В старом дворе, на площадке, где летом детишки копают песок, он увидел пузатый аэростат со следами колбасных веревок на тугих боках. Он пошел вокруг него, мысленно прикидывая длину тросов на барабанах густо смазанных лебедок. Из темного подъезда, натягивая на ходу рукавички, выскочила ему навстречу солдаточка с винтовкой – охрана. «Тяжела служба?» — посочувствовал ей Горов. «Разговорчики! — гусыней прошипела охранница, делая ударение на последних слогах. — Разговорчики на посту, товарищ капитан!» — «А в подъезде?» — «В подъезде – товарищ младший сержант». — «И куда же бедному крестьянину податься?» — «Некуда», — так отвечая, она шла в обход серебристого дирижабля, принайтовленного к детской площадке. «Местная?» — Горов следовал за ней. «Астраханская…» — «И я волжанин… Достается?» Они вышли на ту сторону, где младший сержант не мог их видеть из подъезда. «Сейчас не так… держат строго, ничего не видим. За всю зиму два раза в кино сводили. Скоро, говорят, вообще из Москвы отправят, так ничего и не увидим…» — «Не отправят…» — «Отправят, отправят… Чего здесь сидеть? Немец на Москву не летает, разве ночью когда. До города все равно не пробьется, вы же первыми его отгоните…» — «Стараемся», — сказал Горов…

На других постах картина была сходной: московские аэростаты, честно потрудившись в первый год войны, наступавшей весной сорок третьего года могли отдыхать…

Солнце…

После встречи с «Р-97» яркое солнце в полете вызывало в нем предчувствие беды, он прилагал немалые силы, чтобы не поддаться душевной сумятице. Правильно ли, что он бросился на разведчика в одиночку? Не лучше ли было атаковать звеном? Может быть, при атаке звеном Житников его бы и накрыл? А уж потом бы разобрались, чья победа… Чиркавый говорит, что немцы сбитого в группе записывают на личный счет каждого участника боя. «Стимулирующий принцип…» Возможно…

Солнце, ослепляя капитана Горова, возбуждало сомнения, которыми делиться он не мог. Рассчитывая маршрут от Москвы до Ростова – как раз на юг, на светило, — Алексей первым условием себе поставил: взлет и выход на маршрут – не позже восьми утра…

Бортовые часы показывали восемь часов десять минут, и он во главе эскадрильи, сплоченной единым замыслом, мчал над восточной окраиной столицы, где наши самолеты не появлялись ни в одиночку, ни в боевых строях. Солнце за его спиной, освещая фасады и торцы домов, вспыхивало в рассыпанных по городу стеклах, не мешая летчику, напротив: свеча Ивана Великого засияла ему издали. «Пройдем, пройдем, пройдем», — радость стучала в летчике при виде поднявшегося во весь свой рост Ивана.

Это еще не фронтовая вольная жизнь, его ожидавшая, но, не попав на ЦА, один, без Егошина, с недосягаемым Барановым в мечтах, Алексей Горов принял решение, отвечавшее желанию его восьми побратимов. Больше того, он чувствовал, что их складный прощальный пролет на малой высоте, задуманный запретам вопреки, созвучен помыслам сотен и тысяч других бойцов, уходящих на фронт не только из-под Москвы. И сам Алексей видел себя Чкаловым и Серовым во главе парадных пятерок, радующих столицу.

Дымящие трубы электростанции, темный проем звонницы Ивана Великого… Загодя, в согласии с произведенной на мосту прикидкой, плавно и глубоко переложил он машину с крыла на крыло – сделал традиционный знак крыльями. Ему одному доверено было передать сыновний поклон столице в торжественном сопровождении товарищей, державших на него равнение и шедших чуть поотстав, чтобы не помешать… Мелькнули сегменты правительственных зданий, освещенный солнцем, по-утреннему, увы, пустынный кремлевский двор…

Где-то на окраине, за Калужской заставой, вдогон дальневосточникам ударила зенитка; ее разрывы в небе были как салют в честь эскадрильи капитана Горова…

Лейтенант Павел Гранищев, вызванный на сборы командиров звеньев, ждать себя не заставил и явился к месту их проведения в небольшой поселок на окраине Ростова в лучший час фронтового дня – под ужин. Ранний, на рассвете, завтрак, как говорится, в глотку летчику не идет, обед привозят, когда оглушенный вылетом истребитель томится ожиданием нового сигнала к бою, и лишь далекий вечер за пределами аэродрома обещает ему какие-то земные блага… Замечено: и сердечные дела, когда они серьезны, люди склонны относить поближе к ночи.