Когда он собрался уйти, чтобы подыскать себе место для ночлега, мимо него прошел крупный мужчина с непринужденной детской улыбкой на лице. Они были знакомы по тюрьме, но как зовут этого человека, Матейчо не мог вспомнить. Помнил только, что он из Нижнего Сеновца.
— Матейчо, — мужчина сильно ударил его по плечу, — где пропадаешь?
— О-о-о, здра-асте! — заморгал Матейчо, виновато улыбаясь. Он никак не мог вспомнить его имя. — Здесь я. А ты что, уезжаешь?
— Лучше не говори об этом. Меня просто зло берет. В штаб пришел список. Завидую тебе, уезжаешь в Венгрию.
— А… а ты? — заикаясь, спросил Матейчо.
— Оставляют здесь с каким-то приданным батальоном. Черт знает что! Завтра пойду к самому Розову.
— Зачем? — окончательно растерялся Матейчо. — Где происходило распределение?
— Наверное, в областном комитете и в штабе дивизии.
— Значит, я уезжаю… — Матейчо перехватило горло, но он, испугавшись, что своим поведением выдаст себя, с большим трудом овладев собой, сделал вид, что радуется. — Я ни за что не согласился бы остаться здесь. Лучше в селе работать. И там работы стало много.
— Конечно, — подтвердил мужчина и, взяв его за руку, предложил: — Пойдем-ка в кино, а то завтра к восьми утра надо явиться за сапогами и одеждой. Не знаю, какой размер мне подойдет, — улыбнулся он, оглядев себя.
А Матейчо думал: «Вот повезло долговязому. А может, у него свои люди там, наверху? Они его и устроили на теплое местечко. А кто из наших воронов заступится за меня? А этот… уж не притворяется ли, что не хочет остаться здесь? А вдруг действительно так, почему бы нам тогда с ним местами не поменяться? Я останусь здесь, пусть лопухи воюют, а мне и здесь хорошо. Как бы это забросить удочку издалека, чтобы он не понял, будто я хочу остаться? Только бы не врал…»
— Ну, куда пойдем?
— Давай где-нибудь поужинаем да поговорим. Кто знает, доведется ли еще свидеться…
— Все в руках судьбы. Товарищи в селе рассердились, что я уезжаю, но мне совестно там сидеть, когда мои сверстники воюют.
— И меня не хотели отпускать, — соврал Матейчо. — Там я был начальником милиции. Но раз решил — возврата назад быть не должно. Не могу больше с бабами воевать — налетают на меня как наседки…
Они зашли в трактир недалеко от казармы. В помещении было душно и дымно, пахло вином и табаком. Все столы были заняты. Посетители разговаривали оживленно и громко.
— Посмотри-ка на них, — завистливо показал на них Матейчо. — Одним словом, город! Один уходит на фронт, другой уже погиб там, а эти живут себе в свое удовольствие. А в селе все знают друг друга и грызутся между собой день и ночь.
— Как говорится, все образуется. Чему быть, того не миновать. Ну, давай чокнемся на прощанье.
«Пусть малость подвыпьет, тогда и попробую», — размышлял Матейчо и все прикидывал в уме, как бы начать разговор.
— Как у тебя со здоровьем? — спросил он небрежно.
— Хорошо, все в порядке. На больного не похож как будто. Матейчо, ты вроде до сих пор не можешь вспомнить, кто я? Игнат я, из Нижнего Сеновца, Игнат Гатьо. Не помнишь?
— Как это не помню? Давидко твой двоюродный брат, ведь так? — Матейчо боялся признаться, что действительно забыл его имя.
— Верно. Знаешь. А почему спрашиваешь о здоровье, может, ты того, буксуешь?
— Лучше не спрашивай, — пытаясь придать себе как можно более жалкий вид, тяжело вздохнул Матейчо. — Когда меня в полиции били, что-то случилось со мной, но я не обратил внимания. А осенью сидел как-то без дола, взял да и поднял мешок зерна — и во мне как будто что-то оборвалось. Иногда чувствую боль, иногда забываю, — врал он, не спуская глаз с Гатьо, в надежде пробудить у него сочувствие.
— Да куда ж ты тогда собрался?
— Как куда? Разве не видишь — не хватает людей. Партии нужны добровольцы, мы должны первыми отозваться. Пойди я сейчас и скажи: не могу ехать на фронт, болен, — мне ответят: ишь, боится пороху понюхать, вот и прикидывается, чтобы увильнуть…
— Да, ты прав, — согласился с ним Гатьо, а Матейчо не мог понять, в правильном ли направлении повел разговор, поможет ли это ему достигнуть цели. Чтобы увести разговор немного в сторону, а затем снова к нему вернуться, он тихо сказал:
— Если погибать, то хоть красиво. Все равно двум смертям не бывать, одной не миновать…
— Конечно, — подтвердил Гатьо. Он немного опьянел, и ему очень хотелось поговорить по душам. — Слушай, Матейчо, я бы тебе посоветовал принять меры.
— Какие еще меры? — в недоумении посмотрел на него Матейчо.
Читать дальше