Величко Нешков - Наступление

— Подожди нас на улице! Солдат пока не распускай! — И Тодоров указал ему на дверь.

Как только Станков вышел, Тодоров озабоченно сказал Слановскому:

— Картина ясна, это заговор. Может быть, как раз из-за этого так спешно вызвали товарища Чавдара к помощнику командира дивизии. Не случайно, наверное, и то, что уже несколько дней мы не получаем ни газет, ни писем…

Однако слух, пущенный Маневым, в известной степени обернулся против него самого. Он мгновенно разлетелся по всему полку. Пулеметы и минометы 1-го батальона, которые до сих пор лежали грязные, покрытые ржавчиной, к вечеру находились уже у окон школы вычищенные и смазанные.

Дремавшая сила сопротивления, которая таилась за бездельем и скукой, вдруг пробудилась. Солдаты были охвачены тревожной готовностью.

Сила инерции не давала Додеву возможности остановиться. Поведение Пеева его смутило, но оно отнюдь не было неожиданным, потому что ничего другого Додев от него и не ожидал. Короче говоря, он давно вычеркнул Пеева из рядов благонадежных офицеров.

Но Додев смутился и даже испытал какой-то страх из-за неожиданного появления в штабе Чавдара. «Ничего, — подумал Додев для собственного успокоения, — все равно с этим парнем надо выяснить отношения». Его удивили чрезмерное спокойствие и самоуверенность Чавдара, который сдержанно поздоровался с ним.

— Потеряли еще один день в безделье, — сказал Чавдар, чтобы только не молчать.

«Дурачком прикидывается, — подумал Додев, — или действительно ничего не знает?» — а вслух сказал:

— Половина моей службы прошла в ожидании. Есть что-нибудь новое?

— Мне кажется, что на этот раз новости здесь, у вас, — подозрительно улыбнулся Чавдар.

— Не понимаю вашего намека, — сделал попытку Додев сохранить самообладание.

— Нет, вы очень хорошо знаете, о чем идет речь, но я удивляюсь другому…

— Чему, если позволите спросить вас?

— Тому, что вы не оценили достаточно разумно обстановку, иначе не рисковали бы так легкомысленно.

— Благодарю вас за совет, — с иронией заметил Додев, — а что касается моего легкомыслия, то я беру часть ответственности на себя. На моем месте и вы поступили бы точно так же, не так ли?

— Господин полковник, вы напрасно питаете какие-то иллюзии, обманывая и себя, и некоторых ваших коллег. Вы забываете, что последствия окажутся более тяжелыми, чем вы предполагаете.

— Почему вы не предупредили господ министров? Это постановление — их дело. Я не скрываю, что одобряю его, потому что в большой степени оно защищает и мои личные интересы.

— Но если оно будет отменено? — спросил Чавдар.

— Любой на моем месте очень искренне сожалел бы об этом.

— Господин полковник, ваше поведение вызывает недоумение. Вы отклоняетесь от прямых дорог, чтобы заблудиться в путаных тропках неизвестного. Мы еще встретимся, и тогда нам будет ясно, у кого из нас были основания, а у кого их не было…

К вечеру подпоручик Манев послал группу солдат и унтер-офицеров из штаба полка в 1-й батальон с задачей выяснить мнение солдат относительно возвращения в Болгарию без приказа.

В это время Слановский находился в обозе роты. Солдаты разожгли большой костер и грелись у огня, отворачиваясь от дыма, который холодным влажным ветром задувало в глаза.

Едва Слановский дал указание очистить телеги от всякого рода лишних вещей — трофейного кабеля, кусков автомобильных шин, ненужных железок, — как к нему подбежал-запыхавшийся Луканче и доложил:

— Господин подпоручик, меня послал к вам фельдфебель Лило. Пришли какие-то, уговаривают нас завтра чуть свет уходить домой.

— Кто они такие? — зло спросил Слановский.

— Из штаба полка, я знаю только Кольо-возницу, это тот цыган, который крал кур…

Слановский быстро зашагал по главной улице городка. В липком тумане изредка попадались припозднившиеся прохожие — мужчины и женщины. От окон на уличную мостовую ложились желтые пятна света. Здание школы на треугольной площади было окутано мраком. Уже три дня солдаты ложились, не зажигая света, потому что фитили на газовых фонарях сгорели, а новых солдатам не выдавали. Но солдатская смекалка и из этого положения нашла выход. Ангелчо осторожно вытаскивал из немецких снарядов тонкие спицы пороха, которые, когда их зажигали, горели ослепительным белым светом.

Слановский и Луканче остановились шагах в двадцати от лестницы. Пороховая «свеча», высоко поднятая над солдатскими головами, ярко освещала лица Кутулы, Пени и Кольо-цыгана, а стоящий напротив них санитар-сержант из полкового лазарета прикрывал глаза ладонью, защищаясь от непривычно яркого света.