Владимир Александров - Вилла в Лозанне

В самой этой шутке и в произношении слов было столько чисто французского, что Рокотов с удовольствием подыграл:

— Увы, мсье, безжалостное время не щадит нашей памяти. Но я все-таки помню свое имя и могу вам твердо сказать — меня зовут Жан Шардон, так значится и в моем паспорте.

Толстяк хлопнул себя по бедрам и захохотал. Одним махом сбросив с себя пиджак на спинку кресла, он подскочил к гостю, протягивая для рукопожатия обе руки. В белой сорочке и брюках с подтяжками он выглядел еще более круглым, чем в пиджаке.

— Превосходно! Рад, коллега, очень, очень!.. Будем знакомы: Анри Бурже. А вы, значит, Жан Шардон — как в паспорте! Рад, очень, очень…

Смех у него был легкий, приятный. Блестели плотные зубы, черные с крупными белками глаза. «Какой заразительно веселый человек»: Леонид невольно улыбался, разглядывая хозяина. Он очень походил на цыгана: черная, с блеском, копна волос, брови тоже черные, толстые, даже короткие мускулистые руки до пальцев густо заросли черным волосом. «Видно, большой любитель Бахуса и чревоугодник», — подумал Рокотов, наблюдая за подвижным толстячком с красными щечками и мясистым носом в лиловых капиллярах, который, подтянув рукава рубахи до локтей, словно катался туда и обратно по толстому ковру, что-то резал еще и размещал на столике, где уже почти не было места от обильной снеди. «Прошу прощения, мсье, — приговаривал хозяин, — еще минутку, минутку…» Ему явно доставляло удовольствие этим заниматься. А угощения были столь аппетитными, свежими и изысканными, что у Леонида выступила слюна во рту: черная икра и сардины, ломтики розовой ветчины и жареной телятины, форель в стрелках зеленого лука, маслины, дольки лимона, ноздреватый швейцарский сыр, брусок желтого сливочного масла… По военному времени царский стол!

Хлопоча над закуской и ловко откупоривая бутылки, Бурже как бы мимоходом, невзначай, задавал гостю вопросы: на каком языке мсье предпочитает разговаривать — на французском, английском или немецком, где он живет во Франции, о семье, хорошо ли устроился в отеле, заметил ли за собой «хвост» по дороге в Женеву. Отвечая, Рокотов ловил порой его косящий взгляд, быстрый и изучающий.

— Да снимайте пиджак! По-моему, тут довольно жарко. Сбросьте пиджак, галстук, вам будет удобней, прошу, мсье Жан, — вы позволите вас так называть? — Хозяин радушно улыбался, с любопытством рассматривая худощавого гостя, его смуглое продолговатое лицо с темно-карими смелыми глазами, шевелюру черных волос. — Повесьте пиджак сюда, на это кресло, вот так! Вам удобно, мсье?

— Вполне. В таких случаях говорят: как дома! — Улыбка не сходила с губ Рокотова. — Вы позволите называть вас по имени?

— Да, да, конечно, Жан! Мне будет приятно: ведь мы не только коллеги, но и друзья по борьбе, единомышленники, не так ли? Что вы курите — сигареты, сигары? Вот крепкие турецкие, превосходные, аромат бесподобный, попробуйте. Что вы будете пить, Жан? Такую встречу надо непременно вспрыснуть! Коньяк? Виски? Хотите красного бургундского? Мне привезли контрабандой из Франции полдюжины старого бургундского, я предпочитаю его любым другим винам — отменный вкус! Давайте выпьем! И надо обязательно поесть — икорка, ветчинка, советую кусочек телятины, очень нежная, свежая форель, попробуйте, только вчера выловлена, пальчики оближете, да берите же! С вашего разрешения, Жан, я положу вам это, это и вот это…

— Вы просто сирена, Анри, я уже соблазнен! — рассмеялся Леонид, оглядывая вазочки и тарелки с редкими деликатесами, которыми был заставлен весь столик.

Хозяин захохотал, откидывая назад курчавую голову и блестя крепкими белыми зубами. Его мясистый нос и толстые щечки налились кровью.

— Какая сирена, Жан? Я поклонник веселого Бахуса: люблю, черт возьми, как следует прополоскать желудок, когда сажусь есть! Я ведь родом из Гаскони, из Мон-де-Марсана — знаете такой город? — все французы любят выпить, а у нас особенно: всегда на столе вино.

— Во Франции и теперь пьют не меньше, а вот с продовольствием в городах туго: почти все вывозят в Германию. Не то что здесь. Хотя у вас тоже карточная система, в магазинах, я посмотрел, какие угодно продукты, были бы деньги.

Беспечная веселость сползла с лица Бурже, толстые черные брови нахмурились.

— Знаете, что я скажу вам, Жан. Конечно, мы здесь не живем впроголодь, как люди во Франции или в других оккупированных странах: карточные нормы у нас гораздо выше, да и по коммерческим ценам в городах либо в деревне можно купить любые продукты. Но наш достаток вкупе с сельской идиллией и суверенитетом давно бы исчез, если бы не наши хитрые толстосумы. Швейцария, вы знаете, — это всемирный банк! Здесь накапливают денежки все, кто может: наши друзья и наши враги — и демократы, и фашисты. Поэтому влияние здешних банкиров распространяется практически на все страны, в том числе и на верхушку германского рейха. Эти толстосумы способны договориться с кем угодно: с Муссолини, с Гитлером, с самим дьяволом! Лишь бы сохранить, свои барыши! Наши денежные мешки делают нацистам уступку за уступкой, а правительство конфедерации вынуждено вести политическую игру: страх перед вторжением у нас очень велик. Мы находимся под прессом германской мощи — угроза с севера висит над Швейцарией постоянно. В итоге мы имеем, так сказать, зависимую независимость, а Германия — немалые для себя выгоды. Мы поставляем ей отличные зенитные орудия, точные приборы, кое-какое оборудование; немецкие промышленники приобретают у нас патенты на уникальные станки, немецкие грузы идут железнодорожным транзитом через страну в Италию и Францию, а оттуда в Германию. Но и наши толстосумы во всей этой купле-продаже своего, конечно, не упускают: заключают выгодные сделки с немецкими, итальянскими, французскими и испанскими фирмами, и, хотя немцы строго контролируют учет продуктов питания в оккупированных странах, им удается вывозить оттуда в Швейцарию крупные партии продовольствия. Это весомая добавка к нашим внутренним ресурсам. Получается, что фашисты — хозяева Европы! — нас как бы даже подкармливают!