Владимир Александров - Вилла в Лозанне

— Нет, мадам, я продал свой автомобиль. Во Франции бензин на вес золота, выдают его по талонам, очень мало: все идет на нужды немецкой армии.

«Она опять солгала неудачно, — подумал Леонид. — Если он куда-то ездил, то не в университет. А я разговаривал с Кинкелем по телефону в начале первого, потом с ним якобы случился приступ, и он не явился на встречу. Сейчас семь. С того времени, когда он мог заниматься ремонтом, прошло не менее шести часов. А передняя дверца машины до сих пор открыта, и тряпка, которой профессор вытирал руки, валяется на земле. Если бы он захворал, то послал бы жену хотя бы прибрать возле машины. И потом: на проколотой камере никуда не уедешь, колесо меняют в пути. Ну, допустим, что она перепутала, — это не прокол, другой ремонт. Но дверца! Не сообразили захлопнуть ее, чтобы ложь была убедительна. Значит, господин профессор совсем недавно возился с автомобилем».

Еще с улицы, до того как позвонить у калитки, Леонид посмотрел, есть ли в окнах второго этажа виллы условный знак, извещающий, что в дом радиста можно войти. В инструкции Центра говорилось, что, если все в порядке, Кинкели должны выставить на подоконник вазу с яблоками, а если встреча будет назначена на вечер, — осветить окно, отдернув одну из штор. В случае же опасности этих знаков не будет. Сейчас Рокотов еще раз взглянул на растворенные верхние окна — на подоконнике по-прежнему стояла ваза с красными яблоками: можно входить.

Лохматый ньюфаундленд уже стоял у своей деревянной будки с задранным вверх пушистым хвостом, пристально уставившись на незнакомого человека. С приближением чужого огромный пес со звоном натянул цепь, и его глухое рычание стало угрожающим.

— Фу, Джозеф! — сказала госпожа Кинкель. — Перестань, это свои!

Когда Рокотов вошел в гостиную в сопровождении госпожи Кинкель, то увидел на диване смятый плед, а хозяин встретил его в халате и ночных тапках. Профессор, как и его супруга, был поражен метаморфозой, учиненной мсье Шардоном: он узнал в нем монтера.

— Да, да, понимаю, понимаю… — растерянно повторял он. Профессор явно был смущен и не умел это скрыть.

Душевное напряжение обострило все чувства Леонида, его зрение и слух отмечали малейшую фальшь в поведении супругов. Он видел, каким испуганным взглядом обменялись муж и жена, как скованы их движения и речь, как Герберт в волнении хрустит суставами пальцев и отводит в сторону глаза и как нервничает Вера Сергеевна, откидывая руками за плечи длинные локоны. Рокотов понимал, что они уже догадываются, зачем он приехал, и что тайное появление его под видом монтера свидетельствует, что у него какие-то подозрения, а Центр, безусловно, не доверяет им, поскольку не известил о посылке своего уполномоченного. Чтобы укрепить Кинкелей в этом мнении и использовать психологическое преимущество, Леонид спросил профессора напрямик:

— Простите, но мне необходимо знать: в доме, кроме нас троих, есть еще кто-то?

— О, что вы! Нет, нет! — опередив мужа, поспешно проговорила мадам Кинкель. — Мы строго соблюдаем конспирацию. Мы одни — можете быть спокойны, мсье Шардон!.. Прошу прощения, я оставлю вас ненадолго: мне нужно приготовить ужин.

Профессор проводил жену взглядом и снова хрустнул пальцами.

— Да, да, конечно, — машинально произнес он. — Прошу вас, садитесь сюда или вот сюда, на диван, куда угодно… располагайтесь, прошу.

Леонид сел на диван, достал из кармана пиджака пачку сигарет. Заметив это, хозяин предложил:

— Не хотите ли попробовать сигару, мсье Шардон! Я не курю, но, говорят, превосходный сорт — гаванские, мне презентовал коллега в прошлом году. Да… а вот жена курит, прежде не курила, а теперь… не сигары, конечно… — Он взглянул сквозь стекла очков на гостя и замолк.

Леонид поблагодарил, сказал, что давно не курил хороших сигар — ведь сейчас таких не достанешь даже на черном рынке, — и взял из инкрустированного ящичка на низком столике толстую сигару с золотой этикеткой. Хозяин предложил выпить по рюмочке, вынул из бара в серванте бутылку французского коньяка, принес три рюмки, ящичек с сигаретами, пепельницу и поставил все это на столик перед гостем.

— Скажите, пожалуйста, мсье Шардон, как поживает господин Трюбо, от которого вы передали мне привет по телефону? — вдруг спросил Кинкель и впервые с момента прихода гостя посмотрел на него прямым, внимательным взглядом умных темно-карих глаз.

«Похоже, теперь он меня проверяет, — подумал Леонид. — Что ж, больше, чем ему известно о Трюбо, он от меня не узнает». И ответил с улыбкой: