Владимир Александров - Вилла в Лозанне

Вера Сергеевна, скользнув по монтеру безучастным взглядом, провела его в дом. Идя за хозяйкой по аккуратной гравийной дорожке, Леонид невольно вздрогнул, когда из-за дерева с рычанием выскочила огромная черная собака и вскинулась на дыбы, хрипя на цепной привязи. Гулкий лай огласил окрестность.

— Простите, я забыла предупредить вас, что у нас злой пес, — дрогнувшим голосом проговорила хозяйка. Она сказала собаке несколько тихих, ласковых слов. Та успокоилась, отошла и легла под деревом у своей будки.

Это был красивый черный ньюфаундленд. Могучего сложения пес лежал сейчас на траве, сунув между мохнатых лап лобастую голову. Большие коричневые глаза собаки смотрели на пришельца пристально и вроде бы с печалью. «Что за нелепая причуда — сажать на цепь добряка-ньюфаундленда? — с удивлением подумал Леонид. — Добрее его среди других пород не сыщешь собаки, разве что сенбернар».

Из чувства такта Леонид не стал высказывать своего недоумения, наоборот, желая польстить хозяйке, похвалил сторожевой инстинкт пса и его послушание. Женщина, обернувшись, бросила на монтера быстрый, испытующий взгляд. Значение этого взгляда он тогда не совсем понял (в ее прозрачных серых глазах была смесь чувств и даже, кажется, боль). Но подумал, что она расценила его похвалу как насмешку, потому что мадам Кинкель никак не откликнулась на приятные для владелицы собаки слова.

Он пробыл у Кинкелей недолго, минут пятнадцать. Работа контрольного монтера не могла занять много времени, но и этого на первый раз было вполне достаточно, чтобы оглядеться в доме радиста. Леонид проверял действие электросчетчиков, качество наружной и внутренней проводки, переходил из комнаты в комнату, поднимался на второй этаж виллы и спускался опять вниз. Мимоходом отметил, что из верхних окон действительно, как он и предполагал, отлично просматривается значительная часть улицы. А в просторной угловой комнате наверху — кабинете, увидев на полированном столике прекрасный многоламповый приемник немецкого производства, Рокотов понял, что именно с его помощью Зигфрид получает радиотелеграммы из Москвы. Профессор сидел здесь же, на диване, с газетой в руках. Он только взглянул на вошедшего монтера, поздоровался и больше уже не обращал на него внимания.

И еще одну любопытную деталь отметил про себя Леонид: госпожа Кинкель не сопровождала монтера в его хождениях по вилле, как это было в других домах, где за ним по пятам следовали почтенные дамы или служанки. Вера Сергеевна, казалось, не интересовалась, чем там занимается рабочий-электрик и где он находится в данную минуту. Но стоило ему сойти по ступенькам к подвальной двери, как она появилась на площадке лестницы и любезно сказала:

— У нас эта дверь заперта, мсье. Вам что-нибудь там нужно? Эта проводка для освещения. Она в исправности. Но мы редко пользуемся подвалом. — И голос ее был в тот момент ровен, даже любезен, ни тени волнения…

Но опять же эти подробности Леонид восстановил после, когда уже знал, что произошло здесь. А тогда он почти не придал значения этой обычной в общем-то доглядности хозяйки богатого дома. Он потрогал массивный висячий замок на дверях погреба и, пробормотав, что ему нет нужды туда заходить, раз мадам говорит, что проводка в порядке, поднялся по лестнице наверх. Правда, его несколько удивила несообразность между словами Веры Сергеевны и тем, что он успел рассмотреть. В подвал тянулись, кроме старого электрошнура, безупречно проложенные умелой рукой по ступенькам три тонких провода в новенькой изоляции. Зачем столько проводки для осветительных ламп, даже если их в подвале несколько?

То главное, что сильно встревожило Рокотова, а затем Фонтэна, дав им понять, что дело, видно, нешуточное, произошло, когда Леонид вышел из дома Кинкелей и уже направился в сопровождении хозяйки к калитке. На повороте дорожки он вдруг заметил боковым зрением или, может, почувствовал, как по лицу его мелькнул солнечный зайчик. Леонид невольно обернулся в сторону виллы. И сразу увидел в проеме распахнутого окна второго этажа человека с нацеленным на него фотоаппаратом. Человек тотчас же повернулся спиной и скрылся. Значит, это блеснула линза объектива. Вероятно, он успел сделать снимок. В ту комнату косо падал солнечный свет, и Леонид успел разглядеть за эти две-три секунды, что стоявший у окна был высокий мужчина в очках, по-видимому, с позолоченной оправой, потому что она желто сверкнула. На профессора он был не похож: во-первых, лицо, во-вторых, очки. У Кинкеля стекла в черной роговой оправе.