Владимир Александров - Вилла в Лозанне

Зарядив ружья, они пошли лесом, отыскивая полянки, где кормятся рябчики. Папаша шел впереди валкой, как будто ленивой походочкой, но Леониду не приходилось сбавлять своего привычного широкого шага. По временам низенький крепыш оглядывался на напарника, прикладывая толстый палец к губам. Затем, посвистывая в манок, по-кошачьи крался между стволами на ответный свист рябчика, держа двустволку наготове. Через минуту раздавался выстрел, и очередной пернатый трофей отправлялся в охотничью сумку Папаши. К концу охоты на двоих у них набралось с десяток рябчиков.

— А теперь мне нужен ваш паспорт, чтобы сделать в нем отметку, как это полагается у порядочных людей. Не беспокойтесь, все будет чин по чину! — Крепыш подмигнул Леониду насмешливым черным глазом.

Закинув за плечи ружейные ремни, они стали спускаться по петлявшей среди камней тропинке в долину, к лежавшей внизу деревне.

— Сейчас нам самое время познакомиться как следует, благо мы одни, — сказал Папаша, остановившись и присаживаясь на гладкую каменную глыбу. — Садитесь, мсье Шардон, передохнем. — Полистав и внимательно осмотрев паспорт гостя, он произнес: — Паспорт и виза у вас, как я вижу, настоящие — это хорошо!

— Да, и паспорт и виза настоящие. Товарищи позаботились, — с улыбкой ответил Леонид. — Можете не сомневаться.

— Да я и не сомневаюсь! Подделку сразу бы отличил, ведь я по профессии таможенник. Служу в пограничной таможне, звание — капрал. Зовут меня Луи Фонтэн.

Когда они продолжили спуск по косогору, Фонтэн объяснил, что предстоит сделать дальше.

— В деревне мы зайдем к одному крестьянину — человек надежный, мой старый дружок, — говорил Луи, пропустив Леонида вперед и шагая за ним по узкой тропке. — Вы, Жан, побудете в этом доме, а я съезжу в Женеву, поставлю нужные отметки в вашем паспорте. Тогда вы спокойно можете ездить по стране и проживать в гостиницах как иностранец, не нарушая законов военного времени, — дело это серьезное, ну, да вы сами знаете! Паспорт я вам верну сегодня. Потом мы поедем дальше, но как совершенно незнакомые люди.

— Я получил по своему каналу такое же указание, Луи, — отозвался Рокотов.

— Так вот, Жан. В городе, на квартире, — адрес я сейчас дам — вы переоденетесь, купив костюм и прочее, а затем переберетесь в гостиницу, потом мне позвоните. Как велено Центром, с этого часа я поступаю в ваше распоряжение.

Договорившись накануне со своим таможенным начальством, Фонтэн на следующий день взял отпуск в счет не использованного им отдыха в прошлом году (тогда, по сведениям швейцарской разведки, ожидалось вторжение в страну германских войск, и всякие отпуска для военнослужащих были отменены) и отправился в Лозанну. Жене он сказал, что едет по делам, и она, верившая мужу во всем и приученная к его внезапным отлучкам, которые, правда, случались нечасто, не стала расспрашивать, только попросила известить ее, если он надолго задержится.

Рокотов, прибывший в Лозанну утренней электричкой, сообщил Луи по телефону, что занял № 83 в гостинице «Централь-Бельвю». После этого Фонтэн связался по междугородной с другим лозаннским отелем и заказал комнату для себя. Они будут жить с мсье Шардоном по соседству, но в разных местах, как совершенно незнакомые люди, и вместе с тем при необходимости смогут переговорить.

«Центр напрасно так беспокоится за меня», — думал Луи, входя в вагон лозаннской электрички. Свою роль он прекрасно отрепетировал — не первый год этим занимается. Сколько людей прошло через его руки! Кого-то он переправлял через границу, кого-то укрывал от слежки, кому-то доставал надежные документы. Одни уходили, появлялись другие — смелые товарищи, единомышленники по борьбе. И каждому он помогал, а сам оставался в тени. Фонтэн отлично сознавал — и без напоминаний Центра — важность своей работы для общего дела и потому стремился не запятнать служебную репутацию, быть на лучшем счету у таможенного начальства женевского кантона. А когда получал очередное задание Центра, Луи, наделенный природной хитростью, пускал в ход такие лисьи уловки, пользуясь приобретенными знакомствами с влиятельными чиновниками, что всегда добивался, чего хотел.

…Сидя у вагонного окна, Фонтэн рассеянно глядел на Женевское озеро, по берегу которого мчался электропоезд. Он посасывал свою кривую трубочку, в задумчивости не замечая, что она погасла и седой пепел сыплется на его шевиотовый костюм, купленный по настоянию жены ко дню его рождения незадолго до войны. То ли воды голубого озера, то ли мысли о прожитом подтолкнули память Луи и увели его далеко, далеко. Вспомнились детские годы, отрочество, когда он, деревенский мальчишка из-под Марселя, с ватагой сверстников купался и играл на берегу теплого синего моря, с восхищением глядел на большие корабли у горизонта и мечтал стать матросом, чтобы уплыть в Индию или другую сказочно незнакомую страну. И упрямый паренек вопреки родительской воле стал матросом. Но детская мечта не сбылась: Индии он не увидел. Походив два года на рыбачьих парусниках вдоль побережья, юноша нанялся кочегаром на пассажирский пароход, курсирующий между Марселем и Неаполем. Однако ему удалось совершить только несколько рейсов: Луи призвали на службу в военно-морской флот, так как началась первая мировая война и вся французская молодежь была поставлена под ружье. До конца войны Фонтэн прослужил орудийным наводчиком на крейсере. А потом с морем пришлось распрощаться навсегда: ранение, полученное в одном из боев, пошатнуло здоровье, и Луи списали на берег. Его не брали даже матросом на суда местных марсельских линий. Тогда он, не желая расставаться с морем, стал докером.