Николай Кожевников - Гибель дракона

Приказав слуге вызвать пять человек из охраны, Семенов достал план Чанчуня и нашел дом, о котором говорил Клюге. «Улица глухая. Выстрелы могут услышать только китайцы. Но из них-то ни один не высунет носа. Ловко, однако, обделал дело Гонмо. Лисица! Англичанин-американец. А! — махнул рукой Семенов. — Не все ли равно, от кого получать деньги? Деньги — не пахнут. „По мне хоть бы бис, абы яйца нис“», — неожиданно вспомнилась давно, еще в России слышанная пословица. Ровно в двенадцать в кабинет вошли пятеро рослых парней. Пока старший докладывал, Семенов с удовольствием оглядывал их крепкие фигуры, суровые и в то же время подобострастные лица. С такими орлами можно перевернуть мир — только бы началась заваруха на границе.

— ...фельдфебель Сысоев! — закончил рапорт старший и застыл по команде «смирно».

Усадив солдат личного полка (правда, еще не надевших формы, она лежала у каждого в сундучке), Семенов коротко объяснил задание. В кабинет вошел еще один человек, он был похож на татарина — разносчика сладостей.

— Хабибулин объяснит остальное.

Хабибулин рассказал, что в домике, о котором говорит господин атаман, живут двое: полный старик и тощий купец, помоложе. Старик сегодня собирается уезжать в Порт-Артур. Вещей — один маленький чемодан. Купец, швейцарский подданный, Гонмо, остается. Он болен, у него открылось кровохаркание.

— Теперь все ясно? — Семенов поднялся. — Меня интересует багаж старика. Все, что на нем найдете, девайте куда хотите. Будет он жив или нет — безразлично. Лучше убрать. А вот помоложе — убрать. Удастся — по тысяче долларов на брата.

— Рады стараться! — пятеро разом вскочили.

— Вот, Сысоев, возьми паспорт...

Верзила недоуменно смотрел на красную книжечку.

— Оставь его там.

Сысоев понятливо осклабился.

— Да не на виду, а вроде боролись, и паспорт выпал. Где-нибудь в уголке.

— Слушаюсь!

— Выходите через заднюю дверь. С богом!

Семенов крестил спины выходивших и усмехался, предвидя удачу. Газетная заметка будет выглядеть примерно так: «Ночью проголодавшиеся хунгузы напали на двух беззащитных торговцев». Дальше — призыв бороться против партизан. «Рука Москвы тянется за Хинган. Большевики творят кровавые дела, наемными руками убивают ни в чем не повинных людей...» Такое убийство выгодно и для него, Семенова, и для японцев. Хорошая, доброкачественная улика: паспорт, потерянный на месте убийства.

Когда на улицах стали зажигаться фонари, Семенов, закончив срочные дела, выехал на автомобиле к участку границы, оказавшемуся непроходимым для капитана Казимуры. Заметка для газеты оставлена у слуги. Как только станет известно, что дело сделано, слуга разошлет пакеты во все редакции.

Удобно устроившись на подушках, атаман испытывал истому от легкой, приятной дремоты, расслабляющей тело.

Серебристый рассвет застал Семенова в дороге.

Сто километров до Большого Хингана Михаил одолел за четверо суток, двигаясь днем и ночью. Однажды его подвез на грузовике японский офицер — знакомый отца. Чем дальше уходил Михаил от Хайлара, тем осознаннее становилась боль, тем острее — чувство к Лизе. По пути лежали разоренные китайские села. Иссохшие старики маячили бесплотными тенями. В земле копошились истощенные ребятишки с грустными глазами стариков. А поблизости от этих деревень жили японцы-колонисты. Скот их был тучен, сами они чисты и упитаны. На Михаила смотрели неприветливо, не давали даже напиться. А вот голодные китайцы покормили чумизой: поняли его, тоже голодного.

Дороги к партизанам Михаил не знал, но теперь это уже не смущало. Партизаны — на Хингане. Об их смелых налетах на японские гарнизоны, на тюрьмы, на железные дороги ходили легенды. Передавали, что партизаны хорошо вооружены и что где-то в горах ими освобождены от японцев целые районы.

На пятый день утром, вконец истрепав свои щегольские ботинки, Михаил подошел к подножию Хингана. В густом кустарнике возле тихого ручейка с прозрачной водой он сел отдохнуть. И только тут вдруг охватили его сомнения. Кто из партизан поверит ему, родному сыну купца Зотова! Для партизан он такой же враг, как и его отец. Горькие морщины легли у губ: что сказать им?.. Михаил лег на спину под раскидистым орешником, тревожно глядя в небо. Глазам стало больно. Суставы поламывало. Сотни маленьких острых иголочек кололи подошвы ног. Лес мягко шумел. Душистый ветер нес прохладу, освежал и успокаивал, навевал сон. Но воспоминание о Лизе отозвалось острой болью. Михаил встал. Нет, сейчас отдыхать нельзя! Кто может помочь Лизе, кроме него? Ворваться бы в тюрьму, вынести Лизу и бежать сюда, в горы!..