Николай Кожевников - Гибель дракона

Японец остановился в трех шагах от окопа Зайцева, поднял руки вверх и сказал тихим покорным тенорком:

— Моя ходи-ка нада самая борьсой капитана.

— Иди сюда! — крикнул Гурин. Ему было поручено проводить парламентера в штаб.

Оглядываясь на покинутый дот, японец спрыгнул в окоп. Его провели на командный пункт. Скоро стало известно, что японцы из укрепрайона согласились на безоговорочную капитуляцию.

Наступила звенящая тишина. Застрекотали кузнечики, несмело запели жаворонки, зашуршал ветер в кустах. Из центрального дота, строго по одному, выходили понурые японцы — почти все без погон и знаков различия. Они боязливо озирались по сторонам и бросали оружие под ноги часовому, одиноко стоявшему на колпаке дота.

Советские солдаты подходили к строю пленных, с интересом разглядывая их лица, странно похожие друг на друга, сиявшие одинаковой испуганно-приветливой улыбкой.

— Довоевались? — с усмешкой спросил Зайцев. — Эх вы, самураи! Насосались крови, а на расправу жидковаты? И про харакири забыли!

— Засем забыри? — воскликнул японец, бывший парламентер. — Наша капитана шибко ругай: давай харакири — живота резить... — он говорил охотно. — А засем резить? Ниппон ходи нада. Мадама живи Ниппон... — грусть послышалась в его голосе. — Маренькая рюди живи... — он скользнул взглядом по суровым лицам русских.

— Гляди, как разговорился! — изумился Гурин и, подойдя ближе, спросил: — Ты, однако, кто будешь? — видя, что тот не понял, Гурин повторил вопрос, подделываясь под речь японца: — Твоя чего умеет?

— Ситеряйра! — с готовностью ответил тот и, опустив голову, покраснел.

— Стрелять, говоришь? Это, считай, ты делать разучился! — насмешливо заметил Зайцев.

— Ну, не все они такие оголтелые, — Камалов протиснулся к Зайцеву. — И у них хорошие попадаются.

— Э... — протянул Зайцев. — Черная собака, белая собака... Все одно! Будут хороши, когда деваться некуда.

Но для Гурина безоружный японец был уже не враг. Ему хотелось узнать: кто воевал против него?

— Ниппон — крестьянин? — настаивал он.

Японец напряженно улыбался, собрав лоб в морщины.

— Скосимо вакаримассен [11] Не понимаю (япон.) . , — растерянно ответил он. — Извинице...

Гурин повторил вопрос, подкрепляя слова жестами.

— Моя фанза... — японец шевелил губами, подыскивая нужное слово. — Фанза дерай! — радостно воскликнул он.

— Значит, строитель! — облегченно вздохнул Гурин, вытирая выступивший пот. — Понятно! — он улыбнулся. — Хорошо, что ты никому под горячую руку не попался.

Подбежал запыхавшийся Сайразов, забывший о боли в руке.

— Где комбат? Ай-бай, жолдастар! — в голосе его слышалась зависть. — Под горой, у моста, наши генерала поймали. Говорят — командующий укрепрайоном, — и с горечью в голосе спросил: — Думаешь, генералы всегда попадаются? Ай-бай!.. Это, жолдас, не поручик. Что я теперь в ауле говорить буду? Просмотрел генерала, совсем рядом был...

Он долго еще сокрушался под смех окруживших его солдат.

В штаб дивизии на самоходном орудии доставили сухощавого японца — в форме, но без знаков различия. Увидев дежурного, он четко, раздельно выговаривая слова, спросил по-русски:

— Где я могу видеть генерала, командира вашей высокочтимой армии?

Намура был совершенно уверен, что к укрепрайону прорвалась танковая армия. Хитрость с фарами на подходах к городу обманула его разведку.

В комнату вошел советский генерал.

— Вверяю себя вашей чести, высокорожденный победитель! — напыщенно произнес японец и, положив ладони на колени, склонился в поклоне.

— Правильно, Намура, — генерал усмехнулся. — Я действительно высокорожденный — сын кровельщика. Как же вы оказались вне укрепрайона, когда весь гарнизон под землей?

Тишина. Намура нервно потер руки и тихо сказал:

— Я вышел погулять...

Штабные офицеры сдержанно засмеялись.

— Кто же его задержал... на прогулке? — генерал обернулся к окружавшим.

— Я, товарищ генерал. Старшина Золотарев.

— От лица службы объявляю благодарность. — Золотарев выпрямился по-уставному, намереваясь ответить, но генерал жестом остановил его. — И награждаю орденом Красной Звезды.

— Служу Советскому Союзу!

— Хорошо служите, Золотарев.

— Так точно! — невпопад вырвалось у Золотарева, он покраснел. Генерал улыбнулся.

Всеми забытый, стоял Намура, опустив голову и нервно покусывая тонкие губы. Очки его, тускло, поблескивая, сползли на самый кончик короткого тупого носа.