Иван Бородулин - Мы — разведка. Документальная повесть

Оставалось одно — воспользоваться тактическими картами немцев. Армейская разведка фронта разработала план захвата крупного штаба гитлеровских войск, который находился в городе Штеттине. Предполагалось, что группа разведчиков-добровольцев выбросится в тыл немцев, проберется в Штеттин и во время штурма города нашими войсками помешает немцам эвакуировать или уничтожить штабные документы.

Дело было рискованным и трудным.

Пятеро разведчиков, отобранных командованием фронта, — в их числе оказался и я, — откровенно говоря, мало рассчитывали на то, чтобы остаться в живых. Но война есть война.

Двое суток самолет авиации фронта искал в районах, прилегавших к Штеттину, подходящее место для выброски пяти парашютистов, сидевших в его чреве, но всякий раз возвращался на свой аэродром. Нервы наши измотались до предела.

Когда, наконец, в один из полетов — со счету мы уже сбились — в кабине загорелся сигнал «Приготовиться к прыжку», сразу все стало на свои места, вернулось хладнокровие, бодрость, поднялось настроение.

Гляжу на Мишку Петрова — с этим белокурым белорусским пареньком я сошелся и подружился за два дня больше, чем с другими ребятами, — он спокоен и лишь чуточку бледен.

Вот в дверях, ведущих в пилотскую кабину, появился молодой штурман самолета. Он смотрит ободряюще, весело, потом молча кивает на люк.

В полу открывается темный провал. Мы встаем друг другу в затылок, зацепляя за трос вытяжные шнуры парашюта. Самолет кренится в вираже, мы валимся в кучу, быстро поднимаемся и видим на табло сигнал: «Пошел!»

Первым, сложившись в комок, прыгает Миша Петров, за ним еще двое — Григорий и Владимир. Я — четвертый. Шагаю в люк, и будто бы с плеч сваливается многопудовый груз. Невесомость длится несколько мгновений. Затем рывок. Над головой — купол парашюта, и я, чуть-чуть покачиваясь, глубоко вдыхаю приятный, вкусный, свежий утренний воздух, какого не бывает на земле. Внизу все скрыто густым предрассветным туманом. Кругом не вижу ни одного парашюта — или ребят отнесло, или они успели приземлиться.

Я уже сдвинул и вытянул ноги, чтобы по всем правилам встретить удар о землю, но, присмотревшись, похолодел. К месту, куда несло меня, подбегали немцы. Тяну руку к кобуре, но в это мгновение следует удар, парашют волочит меня по траве.

Проходит еще несколько секунд, и я лежу у ног немцев, освобожденный от парашюта и пистолета. Мою правую руку больно придавил к земле чей-то кованый сапог. В глаза уставились черные зрачки автоматов.

Лихорадочно соображаю, как поступить, что делать. Решаю держаться по возможности достойнее, не показывать испуга, слабости.

Прежде чем раздался окрик: «Встать!» — я уже подготовил себя к самому худшему.

Встаю. Меня окружает большая группа немецких солдат. На некоторых лицах — любопытство, но большинство смотрит равнодушно, безучастно, без враждебности. Понимаю, что меня схватили немецкие солдаты-фронтовики. Понюхавшие пороха, испытавшие силу русских и уставшие от войны, эти немцы потихоньку излечивались от гитлеровского фанатизма и уже иначе относились к русским военнопленным.

Эту перемену почувствовал и я. Меня не били, не оскорбляли. Офицер с погонами обер-лейтенанта движением руки указал мне направление, в котором, как я правильно догадался, надо было идти. Двое солдат, взяв автоматы на грудь, следовали по бокам и чуть сзади. Замыкал группу офицер.

Глаза мне не завязали, и я озирался по сторонам, надеясь заметить какие-нибудь следы моих товарищей. Что с ними? Ускользнули или, как и я, попали в лапы гитлеровцев. Однако поле с небольшими холмами, кусты и редкие березы ничего не сказали.

Меня привели к большому дому на краю деревни. У входа, где стоял часовой, конвоиры остановили меня, а обер-лейтенант скрылся в дверях.

Я огляделся. Неподалеку стояло несколько бронетранспортеров, покрытых зелено-коричневым камуфляжем; во дворе, у сарая сверкали лаком две легковые автомашины марки «оппель-адмирал». Метрах в четырехстах от дома вдоль дороги, уходящей на запад, виднелись стволы зенитных орудий.

Шнырявшие мимо немцы — вестовые или связные — не обращали на меня никакого внимания. Никто не задал вопроса и моим «телохранителям».

В штаб меня повел офицер. Конвоиры остались на месте. В просторной комнате, куда мы вошли, за столом сидел немецкий полковник. Подняв голову от бумаг, ом долго изучал меня взглядом, потом сказал по-русски:

— Садитесь!

Обер-лейтенант пододвинул стул.