Александр Щелоков - Жаркие горы

Воистину сказано: трусливая душа не должна подниматься высоко. Чем выше она взлетает, тем большему числу глаз будет виден ее мокрый, дрожащий зад.

Так, дрожа и повизгивая, шакал добрался до уступа, с которого ему оставалось только прыгнуть вниз, чтобы оказаться в орлином гнезде.

Лег шакал на краю обрыва, положил голову на лапы и стал ждать, когда вернется домой орел. Гнездо рядом — только прыгай.

Но, как записано в Книге, все в мире проистекает, течет и льется только по воле аллаха.

Ветер ли дует, дождь ли идет, сжигает ли суховей плодородную пашню — все в руке господней, все от него одного. Аллах акбар!

Уже возомнил шакал себя сидящим на троне шахи-шаха птиц, бейлербея пернатых, как разыгрался среди утесов ветер, закрутилась конским хвостом дурдурака [2] Дурдурака, бурбукей — смерч (пушту). , встала метлой над скалами. Увидел шакал, что несется на него свистящий бурбукей [3] Дурдурака, бурбукей — смерч (пушту). , завизжал с перепугу, к камням прижался, глаза закрыл.

Ветер ударил вонючего нахала, опрокинул на спину, подхватил его, подбросил, закрутил волчком, пнул под зад и швырнул с размаху в глубину ущелья.

В это время орел возвращался в свое гнездо с добычей. Налетела и на него метла дурдураки. Тогда гордая птица пошире распахнула крылья и легко, без лишних усилий, взмыла к самому поднебесью.

Орел летел вверх.

Шакал падал вниз.

Орел уселся на трон и оглядел мир с гордой высоты.

Шакал трахнулся о камни, завизжал, но не убился — на то была воля аллаха. От боли и стыда залез он в камни, стал зализывать ушибы. А когда поднял голову и увидел летящего орла, завыл злобно, дико.

С той поры весь мир под луной знает: не дано шакалу власти править в животном царстве, сидеть на троне. Не дано ему глядеть на землю с высоты.

Не сидеть рыжехвостой твари в каменной крепости хана птиц. Даже если туда и заберется вонючий нахал, ветер справедливости, завившись косой в дурдураку, вздыбившись бурбукеем, выметет нечисть вон…

Потом до слуха сидевших у костра донеслись два глухих удара.

— Что это, отец? — спросил один из мальцов.

— Это стреляли из старой крепости, — ответил шпун Захир. — Солдаты со звездами на шапках. Шурави.

— Отец, — снова задал вопрос мальчик, — в крепости Дэгурбэти дзалэй солдаты шурави. Разве аллах не вышвырнет их? Не сбросит на землю? Не растопчет?

Шпун Захир торжественным жестом молящегося правоверного огладил черную густую бороду, опустил руки ладонями вниз на колени.

— Гулям, — сказал он многозначительно, — ты, наверное, плохо слушал меня. И потому не понял сказку. Я сказал: аллах никогда не позволит шакалу сравняться с орлом. Дэгурбэти дзалэй — крепость орлов. И они сейчас там. А шакалы скрываются в расселинах гор. И воют по ночам. И рвут стаей честных дехкан, отбирая у них скот, сжигая дома. Это самая правда из всех известных мне правд. И пусть меня накажет аллах, если я хоть немного кривлю душой. Аминь!

Эта старая крепость насчитывает многие века. Никто точно не знает, когда был положен первый камень в основание ее бастионов, кто первым проверил тараном прочность ее богатырских стен. Никто.

Ушли из жизни участники давних кровавых битв, забыты их имена.

И снова дни неслись над крепостью, как тысячи стрел, гремели годы грохотом стенобитных орудий, звенели века ударами ядер и чугунных бомб.

Битвы испещрили грудь бастионов шрамами и опалили огнем. Но камни хранят память обо всем происшедшем безмолвно.

Нет в живых свидетелей битв. И кто помнит об их смелости и мужестве?

Только слава никогда не меркнет, если она настоящая.

О сражениях, сотрясавших стены, своим детям рассказали очевидцы мужества осажденных. Передаваемое из уст в уста, до наших дней из глубины незапамятных лет дошло имя крепости — Дэгурбэти дзалэй (Орлиное гнездо).

Обратившись к Советскому Союзу за военной поддержкой, афганское правительство указало крепость Дэгурбэти дзалэй как одно из мест дислокации дружественных войск.

Войдя в Орлиное гнездо, советские солдаты привели в порядок старые казармы, завезли в узкие дворики бастионов плодородную землю, посадили кусты и деревья. На стене крепостного здания солдатский художник нарисовал березки. Две сестрицы по двум сторонам сводчатого входа. Та, что слева, стоит выпрямившись, как дева-краса, на юру, на ветру. Тугие струи воздуха бьют в ее зеленую грудь, и длинные ветви развеваются вольно, как косы. Гордая и радостная в борьбе с ветром, она не сдается, противостоит ему.