Нгуен Тяу - Выжженный край

Следующим оказался мужчина в белом. Он разительно отличался от всех присутствовавших, похоже было, что ожидание момента, когда он предстанет перед лицом повой власти, для него — большое испытание. Униженно сутулясь, смяв в руках панаму, он подошел к столу и отвесил Кук низкий поклон.

— Уважаемая представительница революционного комитета, мое имя — Кунг.

«Так вот это кто!» Кук вздрогнула, успев подавить едва не вырвавшийся возглас гнева. Вчера вечером, когда опа, нажимая на педали своего велосипеда, торопилась на собрание в уезд, в воротах ей повстречалась летевшая на полном ходу коричневая «хонда» [11] «Хонда» — марка японского мотороллера. Банга. Он и сообщил новость: в Восточную деревню вместе с другими переселенцами вернулся Кунг, бывший каратель. Возвращение его было вынужденным — собирался дать деру в Сайгон, но его опознали и силком заставили вернуться. Тем, кто вез его, прибавил Банг, пришлось хлебнуть немало хлопот.

«А ведь это он в пятьдесят седьмом, — вспомнила Кук, — привел целый взвод полицаев и устроил засаду в банановых зарослях, чтобы выследить и убить моего отца. Сколько еще смертей, какие чудовищные пытки на его совести… Когда-то он громогласно заявил, что «не станет делить одно небо с вьетконгом».

И вот теперь он стоял перед ней, униженный, ссутулившийся. Не будь она волостным председателем, она оттолкнула бы стол и бросилась на этого негодяя. Но сейчас не оставалось ничего другого, как позвать девушку-ополченку, чтобы отвести его в управление госбезопасности. Когда они были уже у порога, Кук, повинуясь безотчетному чувству, окликнула его. Однако тут же овладела собой, лишь та резкость, с которой она говорила, выдавала ее:

— Кунг! — резко сказала она, едва сдерживаясь, чтоб не кричать. — Ты понимаешь, почему тебя заставили вернуться в Чьеуфу?

— Да, уважаемая представительница революционного комитета, понимаю. Чтобы я осознал свою вицу…

— Посмотри вниз, себе под ноги, на чем ты стоишь?

— На земле…

— Нет, не на земле — ты стоишь на крови! Здешняя земля полита кровью людской, и это по твоей вине. Слышишь?!

— Да, слышу…

— Запомни — не земля у тебя под ногами! — Голос Кук взлетел до самой высокой поты. — Взгляни, что над твоей головой? Помнишь, ты заявил, что не станешь делить одно небо с вьетконгом?

— Нет, не помню…

— Ну, ладно. Тогда постарайся сейчас хорошенько запомнить: вьетконг не жаждет твоей крови, революция не хочет мстить. В управлении госбезопасности тебе предстоит рассказать все: кого пытал, кого убивал. Потом тебя снова отправят к нам, и все наши люди из Чьеуфу внесут добавления в покаянный лист, что тебе придется написать о себе. Здесь с тобой свои счеты. Ступай!

Дед маленькой Тху, старик лет семидесяти, худой жилистой рукой в крупных лиловатых венах поддержал опускающуюся сверху бамбуковую дверь-плетенку, выпуская гостью из дома, и проводил ее до калитки, не переставая жалобно причитать:

— Беда какая, урок мне, старому дураку, до седых волос дожил, а ума, видать, совсем не нажил! На мне вина. Лучше бы мне помереть! Внученька моя бедная!

— Что теперь говорить, ничем уже не поможешь. Да и чем вы-то виноваты, не вы же эти мины здесь оставили! — сказала Кук.

— Оно верно, только построже надо было внучатам наказать, чтоб никуда не ходили! Тху, внученька моя дорогая!.. — снова запричитал он.

На бамбуковой лежанке валялось вышитое нейлоновое платьице, все в пятнах крови. Глядя на это платьице, Кук подумала, что маленькая Тху, такая, какой она ее помнила, за эти годы уже выросла и наверное стала совсем взрослой… Кук но видела ее после возвращения Нгиетов с Юга. Кук с состраданием смотрела на горестное лицо старого Нгиета. Известный балагур и весельчак, байки которого славились но всей округе, он сейчас был совершенно убит горем. Залитое слезами лицо его, прорезанное где глубокими бороздами, а где мелкими гусиными лапками морщин, сейчас было землисто-серого цвета.

Оп без устали корил себя за то, что дом, как ему казалось, был еще не закончен только по его старческой нерасторопности. И свидетельство этому было прямо перед глазами: дверь-плетенка, временная, недоделанная, которую надо было придерживать обеими руками, чтоб выйти. Будь все готово, упрямо твердил старик, внучке не надо было бы и выходить из дома за малой нуждой.

Кук была очень расстроена. Никакая сила не могла сейчас остановить этот непрестанный, сразу же после первых дней освобождения волости обрушившийся людской поток — люди возвращались в родные края, не думая о том, что некогда родной им клочок земли, последние несколько десятилетий служивший плацдармом для врага, где превратился в настоящие дикие джунгли, а где все еще был густо нашпигован минами и колючей проволокой. Никто не хотел принимать этого в расчет, а волостному комитету не под силу было помочь всем сразу с устройством жилищ и обзаведением хозяйством.