В. Павлов - Люди легенд. Выпуск первый

Температура у меня нормальная, потихоньку начинаю ходить, ноги окрепли. Еще раз прошу тебя, мать и отца не беспокоиться за мое здоровье, силы восстановлю быстро.

Скоро настанет час, когда мы будем вместе.

Твое письмо получил. Спасибо.

Ну вот, кажется, все. Ждите! Скоро буду в Оричах.

Целую. Коля.

10.10–42 г.»

Так думал и мечтал Васильев. Так хотелось думать и мечтать всем нам, любящим комбрига. Но судьба распорядилась по–иному.

Мы, партизаны, были тогда убеждены, что Николай Григорьевич заявит о своей болезни и останется в советском тылу до выздоровления. К сожалению, этого не произошло.

В Валдайской опергруппе комбрига встретили неприветливо. К тому времени состав группы сильно изменился. Полковой комиссар А. Н. Асмолов выбыл на другой фронт. К руководству пришли новые люди. Были здесь и представители Ленинградского штаба. Некоторые из них плохо понимали обстановку, сложившуюся в Партизанском крае, недостаточно знали Н. Г. Васильева — его высокий патриотизм, беззаветную преданность, исключительную честность. Им было досадно, что перестал существовать Партизанский край, который обычно украшал боевые донесения и отчеты. А то, что край уже сыграл свою огромную положительную роль, что в сложившейся обстановке Васильев принял единственно разумное решение, в расчет не принималось.

Как рассказывают очевидцы, кто‑то из штабных работников, беседуя с комбригом, допустил бестактность, проявил к нему недоверие.

— Это верно говорят, что бригада, которой вы командовали, распалась, рассыпалась, перестала существовать? — спросили у Васильева.

Комбриг резко и удивленно поднял глаза.

— Кто вам дал такую ложную информацию? — ответил он вопросом на вопрос. — Бригада действует. Она бьет врага под Псковом и Карамышевом. Часть партизан, которые вышли со мной, тоже готовы в поход.

— Значит, вы готовы вести бригаду обратно в тыл врага?

— Готов. Только… — Николай Григорьевич остановился и, пересиливая себя, проговорил: — Только я… болен. Надо бы малость полечиться…

— Покажитесь врачу. Пусть подтвердит.

Васильев вспыхнул. Слова недоверия больно ударили по его самолюбию. Он резко встал и, не простившись, вышел.

У другого подобный разговор, может быть, и не вызвал бы внутреннего протеста. Для Васильева же этого было слишком много. 15 месяцев в тылу врага! На самых опасных участках! И вдруг — такие подозрения? Теперь Васильев не мог настаивать на лечении, он вообще решил не проронить об этом ни слова.

Врач подтвердил болезнь комбрига.

— А может, он трусит? — уже совсем некстати спросили в штабе.

Эта оскорбительная фраза каким‑то образом тоже дошла до Васильева. Она окончательно вывела его из себя. Кажется, впервые за время войны комбриг потерял равновесие. На лице его выступили красные пятна. С трудом подавив вспыхнувшее возмущение, он влетел в штаб и хриплым взволнованным голосом заявил:

— Сейчас же еду к месту сбора, формирую бригаду и отправляюсь в тыл. До свидания!

К партизанам Васильев вернулся крайне раздраженным. Никто его не видел раньше таким. Первыми его словами были:

— Кто сказал, что 2–я бригада перестала существовать?! Расстреляю!

В короткий срок из вышедших в советский тыл партизан была вновь сформирована 2–я бригада. Ее возглавили, как и прежде, Николай Васильев и Сергей Орлов. В конце ноября бригада в составе 300 человек пересекла линию фронта и направилась к месту действия — в Серболовский лес.

Снова тыл врага, снова бои. Не успела бригада ступить на землю Партизанского края, как немцы встретили ее карательной экспедицией. Партизаны отразили атаки врага и решили выйти из Дедовичского района в Новоржевский. Такое решение принял Васильев, но сам выполнить его уже не мог.

Болезнь начала быстро прогрессировать. Какие только меры не принимала фельдшер Нина Романовна Щербакова! Ничто не помогало. Состояние Васильева ухудшалось. Но он все еще командовал бригадой.

— Ты же совсем болен! — убеждал его Орлов.

— Чепуха! Все пройдет.

Комбриг продолжал отдавать распоряжения, хотя временами голос его снижался до шепота.

Выход был один: немедленно вывезти комбрига на самолете в советский тыл. Но, как назло, стояла вьюжная нелетная погода. Не было у партизан и подходящей площадки, чтобы принять самолет: лед на озере оказался тонким, ровной полянки тоже не находилось. Николай Григорьевич терял последние силы. Потный, с повышенной температурой, он с трудом держался на ногах. Его уже перетаскивали на носилках, сам он ходить не мог.