Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

Когда списки были составлены, оружие, боезапас и вода получены, когда люди, коротко простившись, ушли тремя молчаливыми группами в сторону Севастополя, лейтенант как бы смирился, успокоился. Заботы о людях, о батарее, все эти дни занимавшие его целиком, вдруг отступили, оставив место личному, касающемуся только его, Николая Даньшина, двадцати двух лет от роду, моряка-лейтенанта без определенной военной работы… Николай вспомнил о матери и сестрах, о том, что целую вечность не писал домой, в Алма-Ату. Вспомнил о старшем брате Иване, командире-артиллеристе. Где он сейчас? Жив-здоров ли? Вспомнил и о той, которая сейчас в Севастополе, может, тоже думает о нем. А может, и не до того ей: такое творится…

Из внутреннего кармана кителя достал комсомольский билет. В нем хранилась ее фотокарточка: смуглое, исполненное спокойствия и нежности лицо, большие доверчивые глаза с солнышками внутри… Оля. Улыбнулся, точно она могла ответить ему. «Ничего, Оленька. Какие наши годы! Все хорошее — впереди». И уже с особой настойчивостью думал о капитане 2-го ранга Морозове, от которого зависела скорейшая отправка на позиции. «Может, удастся пройти мимо ее улицы и дома, узнать хотя бы, как она там… Что узнать — увидеть ее! Хотя бы на минутку…»

Достал тугую, еще не початую пачку махорки, не спеша набил трубку. Закурил. Но вкус табачного дыма забивала горечь дыма пожарищ, дыма, что стелился над холмами…

Лейтенант Даньшин глядел на этот черный дым, на холмы — так смотрит мастер на трудную работу, которую он должен сделать. Он думал о жизни, а между тем кто знал, что жить и ходить по Земле ему оставалось всего лишь три дня…

И встретила плавбатарейцев севастопольская земля. Одних, израненных, мечущихся в бреду, снесли с катеров в бухте Камышовой. Других — капитана-лейтенанта Мошенского Сергея Яковлевича, старшин 2-й статьи Афанасьева Николая Петровича, Куликова Бориса Александровича и краснофлотца Сихарулидзе Капитона Владимировича — похоронили на берегу.

Где, в каком месте возле Камышовой бухты покоятся командир плавбатареи Мошенский и его боевой товарищ старшина Афанасьев — неизвестно. «Где-то в развалинах, возле Камышовой бухты…» — на этом сходятся большинство плавбатарейцев, последний раз видевших его. Но есть и еще одна версия захоронения Мошенского.

Виктор Леонтьевич Луганский, бывший старший техник 20-й Авиабазы ВВС ЧФ в своей рукописи «Мыс Херсонесский» пишет: «…Пока Мошенский был доставлен на берег, а затем в нашу санчасть, он умер от большой потери крови». Здесь же упоминается фамилия военврача Кораблева… К сожалению, найти его и уточнить что-то о Мошенском не удалось… После падения Севастополя Кораблев попал в плен и в Днепропетровской тюрьме ведал лазаретом… Могли ли привезти тело Мошенского в санчасть аэродрома? Могли. Авиаторы на шлюпке принимали участие в снятии раненых с плавбатареи. Они доставляли их на берег. Там же лежали и умершие от ран… Батарею, прикрывавшую аэродром, хорошо знали, как и слышали многократно фамилию ее легендарного командира. Так что вполне могли. И затем захоронить где-то в районе аэродрома, где хоронили умерших и погибших авиаторов. Документы авиачастей, находившихся на аэродроме мыса Херсонес, я, к сожалению, не прорабатывал, да и не знаю, уцелели ли они…

Где похоронены Куликов и Сихарулидзе, также никто не знает, очевидно, тоже где-то возле бухты Камышовой.

Но развалин давно нет. Теперь до бухты Камышовой не надо добираться на попутном грузовике, трястись в стареньком автобусе — достаточно в центре Севастополя сесть на троллейбус, и через двадцать минут вы приедете сюда. Вас окружат современные дома. Прямые улицы выведут к спокойной глади бухты, вдоль берегов которой не найти и в помине зарослей камыша.

Где-то здесь, в этом районе, в этой земле, похоронены моряки плавбатареи… Да разве только они, разве только четверо?.. Моряки-севастопольцы, пережившие последние дни обороны, рассказывают, что в бухте находились тысячи раненых. Сюда, пятясь под натиском превосходящих сил врага, отходили поредевшие отряды защитников города. А гитлеровцы бомбили и обстреливали берег и бухту…

Когда возводили новые послевоенные дома, отрывались глубокие ямы-котлованы под фундаменты, сколько раз ковш экскаватора замирал, зачерпнув в своей железной горсти кости безвестных защитников Севастополя, изъеденное ржавчиной оружие…

При каждом рассказе об этом сжимается сердце. Кто он, безвестный? Ведь было же у него имя?! Чей он сын, брат, муж?.. И не прахом — вечной памятью стал он для всех нас.