Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

— Не надо мне ничьих подтверждений, Парамонов. Кто разрешил вам убыть с батареи?

— Я же сказал вам, товарищ лейтенант, что с тяжелоранеными я… Для сопровождения…

Язвинский, выдержанный, спокойный от природы человек, почувствовал приступ злости.

— Вы же… Вы только что сказали, что испугались, струсили… Потому и ушли с батареи!

— Это я вначале только… А кто не испужается, когда там такое… А потом я вернулся, я ничего… Сопровождал наших…

Находившиеся в кубрике матросы с удивлением слушали этот разговор. Бывший санитар плавбатареи, судя по всему, успел оправиться от первых минут неожиданной встречи и теперь с отчаянностью утопающего цеплялся, как за соломинку, за один-единственный довод: «сопровождал тяжелораненых».

Затем, переходя в наступление, воскликнул:

— А кому приказывать было?! Кому?! Командиры все убитые или пораненные!

Язвинский хотел было тоже крикнуть ему в лицо, что он, и только он, военфельдшер плавбатареи, самый главный командир для санитара Парамонова, что лишь после его, Язвинского, приказания мог санитар покинуть борт плавбатареи, но минутная злость сменилась бессильной яростью, пропало желание говорить, спрашивать. Парамонов как санитар, как помощник его больше не интересовал. Язвинский вышел из кубрика. Мельком вспомнил, что в ОВРе был у Парамонова какой-то врач, земляк. Еще в октябре, во время штормов, хотели забрать Парамонова на берег, да возможности такой не было. Тогда, в море, их качало, мотало на мертвых якорях…

Лучше бы тогда забрали. Все равно помощник из Парамонова был неважный. Укачивался он. Ложился в лазарете на носилки и мог лежать, страдая от качки, сутки, двое, трое… Пока не кончится, не утихнет шторм.

…Флагманский врач Гелеква заметил, что теперь у Язвинского совсем другой вид, «похож на человека». Язвинский попросил ручку и чистой бумаги, засел за отчет…

— Батарею твою, Борис Казимирович, сегодня опять бомбили… Пожар на ней.

Язвинский вскочил, сказал, что сейчас же едет на «Квадрат». Возможно, там нужна медицинская помощь.

— Не горячись. Напиши рапорт, а я пока узнаю у дежурного по ОВРу, как у них дела.

Буквы торопились и прыгали. Всего раненых было около тридцати человек. Двое скончались… Основных тяжелых он помнил. Но не знал, где находились остальные раненые. Если верить Парамонову, то на берегу. Но возможно, лейтенант Хигер возвратился на батарею. Он был ранен в руку, после гибели Мошенского какое-то время командовал людьми и батареей.

Гелеква узнал у дежурного по ОВРу, что в восемь часов утра плавбатарея снова отбивала атаки «юнкерсов». На нее были сброшены бомбы, которые вызвали новый пожар.

— Людей на палубе не видно. Из Карантинной к ним выходит катер с фельдшером. Через час выйдет и наш катер. Номер обещали сообщить. Постой, постой, Борис Казимирович… — Гелеква замер на полуслове. Подошел к Язвинскому. Пригляделся, точно не веря себе. — Ты что… всегда такой был? — указал пальцем куда-то поверх головы.

— Какой такой? — не понял Язвинский.

— Седой. Мне кажется, что раньше ты…

«О чем он говорит? Обо мне, что я седой?.. Может, измазался чем…» Язвинский подошел к небольшому зеркалу, висевшему возле дверей.

На него смотрел молодой старик. Лицо прежнее, а волосы… Куда девался их русый цвет?

Стало не по себе. Провел рукой по волосам. Нет, не измазался, не обелился. Негде. Выходит, за одну ночь стал абсолютно седым…

Катер подходил к трапу плавбатареи. Язвинский с содроганием, при свете дня, увидел закопченный, изуродованный взрывом борт…

Батарея вначале показалась безлюдной, хотя стволы пушек были подняты для стрельбы по самолетам. Но затем Язвинский заметил вверху, возле трапа, Виктора Донца. Окликнул его, спросил, как дела.

— Все целы, — ответил Донец.

Уже поднявшись на палубу, Язвинский заметил дежуривших возле бакового пулемета Оноприйчука и Головатюка и возле дальномера Бочкова и лейтенанта Даньшина.

Даньшин заспешил навстречу. Прошедшая ночь изменила и его: он осунулся, лицо приобрело болезненно-серый цвет, часто поводил головою, чего раньше за ним не замечалось. Озабоченно спросил:

— Как наши?

— В госпитале. Тяжелых сдал в операционный блок… Остальные ждут. Камынина и ребят оставил с ними. Еще не вернулись? Значит, скоро вернутся…

— А командира… его куда, где похоронили?

— На моем катере его не было. Не знаю. Он был на том, где комиссар и еще несколько наших. Я их не видел. Там, знаешь, тысячи раненых… А наши… погибшие где? — Язвинский кивнул на палубу — она еще виделась ему иной… (Сейчас палуба была вымыта и не было на ней следов вчерашней трагедии.)